Я сидел в кабинете, слушал шаги над головой и смотрел в ночной сад. Тяжелый серый камень больше не мешал: мы с Колей отвезли его на наше московское кладбище, где после эксгумации похоронили останки. Возле родных могил: матери, отца, Татьяны.
Мне очень хотелось выбросить чертов камешек в озеро, но настоял Коля. Так и лежат эти обломки колонны — как напоминание, знак ужаса и скорби: один у подножия креста, другой на монастырской земле, где все когда-то началось.
Так сидел я и настраивал себя дописать финальную сцену (по памяти — три листка канули в недра правосудия). Но мешали шаги. Вот они стихли, и через минуту послышался стук в дверь. Мария!
— Леонтий Николаевич, — сказала она с порога, — я хочу попросить у вас прощения.
— Забудем. Ты меня, конечно, измучила, но и помогла.
— Это чем же?
— Нашла и сохранила вещественные доказательства. Без них я не отыскал бы могилу и не раскрыл преступление.
— Если б я сразу вам отдала! Но понимаете…
— Я понимаю, что ты тот еще подарочек.
— Ну и ладно! Я уезжаю.
— В Голландию?
— В Москву. Только мне хотелось бы узнать — я ведь имею право, — как вы вычислили убийцу.
— Проходи и садись.
Мария села, как прежде, на край кушетки, почти рядом. Не о брате-убийце хотел бы я с нею говорить, но она действительно имела право.
— В этом жутком деле главной загадкой — почти до конца — оставался мотив. Я застрял на двух: «любовный» и «литературный», так сказать. На ученике и…
— Он действительно был связан с Маргаритой Павловной?
— Действительно. Стало быть, на Юрии и Горностаеве.
— А на меня с Колей вы не думали?
— Боялся думать, даже хотел послать все к черту. Ты твердила: прекратить следствие…
Она опустила голову.
— А, да что про это вспоминать!.. Я нашел ее на рассвете. В белой полуистлевшей пижаме.
— Страшно, Леонтий Николаевич.
— Страшно. Я был не в себе. Но обыскал могилу. В кармашке пижамы лежал — тоже почти истлевший — лист, вырванный из журнала. «И на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним» — вот так, на памяти наших отцов, сбывались великие пророчества…» — вот что я сумел разобрать в тексте. «Четвертый Всадник» Горностаева, точнее — окончание его статьи. Ну, я принялся искать журнал, из которого вырван лист. То есть я шел по следам Марго. И отыскал в читальне пансионата: она вырвала его в день смерти твоего прадедушки.
— Да зачем он был так нужен?
— Ей нужно было узнать значение одного слова. Она где-то встречала его — в эссе «Четыре Свободы» — о Голландии.