Откуда-то в его руке возник внушительный складной нож (сбылось мое «коммунальное» видение), блеснуло «остро лезвие». Со странным равнодушием подумалось: идеальное место для убийства под православный звон, труп — в яму и забросать хворостом.
Юра сдвинул камень и принялся ковырять землю ножом, приговаривая глухо и жутко:
— Неглубоко закопали, лопаты не было, а почва уже слежалась, Вынуть и выбросить к чертовой матери, — тут он перекрестился, подняв очи горе.
— Что с тобой?
— Если и post mortem[1] продолжается все та же мистерия, не место этому праху в освященной земле.
— Да о чем ты?
— Два одинаковых камня в разных местах — это что значит?
— Это значит, — пояснил я тихонько, — что их положила одна рука.
— Не моя. За правнучку не ручаюсь. Наконец из жадного чернозема (какой роскошный перегной за полтыщи лет!) он вырвал металлическую черную урну.
— Не запаяна. В крематории предлагали, но она колебалась, не развеять ли над водой.
— Слушай, а Мария крещеная?
— Ее баба Маша крестила.
Он повозился с крышкой, наконец вскрыл.
— Это ли не кощунство, Юра?
— По грехам и дела.
Он протянул — я заглянул. Почти полный гробик из нержавейки — белесый порошок, языческий пепел.
— Специалист сможет определить, — зашептал Юра, — сколько тут сожжено останков.
Недаром мы шептались, трогая то, что трогать нельзя. И все же… Я осторожно потряс, прах взметнулся дымным облачком. Серой не запахло. Погрузил пальцы в невесомое «ничто», добрался до дна. Ничего, кроме пепла.
По законам трагедии — неизбежность возмездия: праховские останки должны были подвергнуться той же участи, что и многострадальные монашеские.
— Никакого специалиста я искать не буду, я не сумасшедший некрофил. А жену найду, запомни.
Он поглядел пристально, быстро закопал урну, придавил серым камнем и сел на другой конец бревна.
Мною овладело какое-то отупение.
— Вообще не знаю, зачем я сюда приехал.
— Это очень понятно.
— Что?
— Вы хотите войти в то, прежнее состояние духа и вспомнить.
— Что вспомнить?
— Не знаю. Наверное, то, из-за чего погибла Маргарита Павловна.
— Неужели ты думаешь, что все произошло из-за меня?
— Я в этом уверен. Вы очень сильная личность, Леонтий Николаевич, в чем-то даже необыкновенная. Не только я, мы все — ваша свита, так сказать, — были под вашим влиянием. И, наверное, остались.
— Остались? Вы меня предали. А теперь на меня еще хотите все свалить: я, стало быть, вдохновил кого-то из вас на убийство. Прекрасно!
— Не так, но…
— Из чего ты сделал такой парадоксальный вывод?
— Не вывод, а… Мне так сильно запомнилось… не дословно, но смысл. Тогда на Пасху, перед преступлением, вы сказали, что поистине милосердно было бы отпустить душеньку убийцы на волю.