Я кивнула.
— Конечно, хочу.
— Это значит…, я не знаю. Что это значит? Ты пересилила то, что тебя пугало во мне?
— Я стараюсь. Я простила тебя за то, что ты не рассказал мне о своем освобождении, когда узнал. Что касается нападения…, я не знаю, как к этому отношусь. Не знаю, смогу ли я это понять. Но я не думаю, что меня это еще пугает.
— Это уже что-то.
Я нахмурилась, сжав губы, что их начало покалывать.
— Что?
Я развернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Если бы мы были…, ну знаешь. Парой. — Мое лицо зажгло. Забавно, как признание этой возможности уязвило меня, после всего, что мы обнажили сегодня перед друг другом. А люди еще говорят так? Пара?
— Да? — подтолкнул он.
— Если бы мужчина сделал бы со мной то, что тот парень сделал с твоей сестрой…
Эрика мгновенно охватил ужас.
— Прости. Мне тоже не хочется представлять это. Но просто, если…
— Изобью ли я его?
Я опустила подбородок в нервном легком кивке.
— Да, — сказал он. Да я бы это сделал. Если это когда-нибудь случится, и ты даже не будешь моей женщиной, просто моим другом, или моей бывшей? Да. Я сделаю это.
— Что если я попрошу тебя не делать этого? Ты можешь мне пообещать, что не станешь этого делать?
Эта реальность по-настоящему мешала ему. Его взгляд упал на мой подбородок, брови нахмурились.
— Эрик?
Наши взгляды встретились.
— Нет, я не смогу этого пообещать.
Что-то во мне потемнело, даже, когда что-то еще жарко горело. Этот мужчина будет мстить за меня, на смерть. Мысль и жестокая, и обнадеживающая, но в тоже время и тревожная.
— Прости, — сказал он. — Но я знаю, что сделаю это.
— Если бы мы были вместе, твоя свобода значила бы для меня больше, чем наказание другого мужчины.
Его выражение лица выражало мои эмоции — упрямое непонимание, разочарование, и все настолько более объемное и тяжелое, для восприятия в после любовной, отупляющей дымке.
— Какую выгоду ты получишь, если нападешь на него? — спросила я.
— Дело не в том, что я получу или, что мне нужно. Когда я сделал то, что должен был для сестры… Такого мужчину, который сделал такое с женщиной…, никакой приговор не исправит его внутренней испорченности. На такое способно только животное. А животное не знает сожаления, которое, как считает тюремная система, он должен испытывать…, но он поймет, если надавать ему двумя металлическими фунтами в руках другого человека, одержимого выбить из него весь дух.
Я вздрогнула.
— Я знаю, тебе не нравится слышать это, — сказал он, гладя мои волосы. — Но я уже достаточно от тебя скрыл. Теперь я буду выкладывать тебе все, как бы ужасно это не было.