— Я просто хочу полежать здесь с минутку.
Он гладил меня по волосам, убирая их с лица.
— Хорошо.
Через минуту мой голос нарушил успокаивающую тишину, слова вылетели без намерения.
— В последний раз я плакала, когда получила твое письмо. Которое ты дал мне, после моего промаха с письмом тебе.
Его рука замерла.
— Из-за того, что я отчитал тебя?
— О, нет. Нет, нет, нет. — Я отстранилась, чтобы посмотреть своими определенно раскрасневшимися глазами в его глаза. — Нет, я плакала, потому что я почувствовала такое облегчение… — О, черт, разве я хочу все это рассказывать?
— Облегчение от чего…?
Я сделала глубокий вдох.
— Потому что после того, как я отдала тебе, то письмо, я испугалась. В ту секунду, когда я отдала его тебе, я поняла, что, по сути, дала тебе оружие, которое ты можешь использовать против меня. И мне вдруг стало так страшно, что все твои слова в письмах могли оказаться неправдой.
— О.
— Прости. Ненужно было мне говорить об этом. Боже, это так не романтично.
— Все нормально. Это правильно, быть напуганным в такой ситуации.
Мои напряженные мышцы немного размякли.
— Потом, когда ты мне вернул это письмо, мне стало…, мне стало так легко, как никогда. Оно словно было самой ценной вещью для меня, и я могла потерять ее, я корила себя за это…, а потом мне вернули ее, словно, в троекратном размере.
— Так же было и у меня с момента моего освобождения. Словно у нас было все, пока я был в тюрьме, потом я все испортил, и думал, что потерял все это навсегда.
— Не считая того, что мы сейчас здесь, — сказала я, переплетая наши пальцы. — В моей кровати.
— Мне хочется пообещать тебе, что я никогда больше не заставлю тебя плакать…, но не знаю, может ли кто-то давать такие обещания человеку, с которым он так связан.
Я представила его лицо во время нашей последней встречи в Казинсе, в тот момент после того, как сказала ему, что не смогу видеться с ним на свободе. Как он отвернулся, казалось, почти сам готовый расплакаться. У меня тоже была такая власть.
— Наверно, мы только можем пообещать, что попытаемся. — Но в душе, как бы эгоистично это не было, я была в восторге и польщена тем, что могла владеть такой властью. Ошарашена тем, что могла вызвать столько чувств в мужчине, к которому испытывала столько чувств в ответ.
Его челюсть покалывала мою ладонь. Я держала его лицо и глубоко целовала, сначала с благодарностью, затем с необходимостью. Я чувствовала ответную реакцию в его голоде, в жаре нарастающим между нами.
Он переплел свою ногу с моей ногой, а его член стал жестким, прижимаясь к изгибу моего внутреннего бедра. Мое тело отозвалось, возбуждением и разгоревшимся огнем в животе. Он позволял мне исследовать себя руками, пока мы целовались. От мягких, растрепанных волос на затылке, к мышцам, что обхватывали его плечи, к плоскостям его груди, покрытой редкими волосками. Весь его торс напрягся, когда я потерла крошечный, тугой сосок, и его реакция заворожила меня. В следующий момент я погладила его твердый живот и заставила его ерзать бедрами. Я чувствовала удивительную взаимосвязь с его телом. Должно быть, он не чувствовал всего этого, пока был заперт, отбросив сексуальное удовольствия в безрадостных, необходимых скрытых действиях. Со мной было то же самое, столь же долго… только мое сексуальная ссылка была своего рода спячкой, а не заточением. Как замечательно осознавать, что импульсы и влечение все еще здесь, ожидают нас, неповрежденные пренебрежением. Возможно, даже усиленные им.