— И все нормально на работе?
— Да, хорошо. Я хочу сказать, тяжело. Не буду врать. Но ничего страшного не происходит — то есть, ничего опасного. Теперь стало немного легче, так как я привыкла к распорядку дня, и все эти люди, с которыми я работаю, познакомились со мной, и наоборот.
Она вздохнула, уставившись на свой бокал.
— Я переживаю за тебя, каждую пятницу. Из-за всех этих заключенных.
— Они просто люди.
— Просто люди, которые настолько импульсивны, что совершили жестокие ошибки и их заперли в тюрьме.
Я пожала плечами, скорчившись внутри.
— Не все сидят за жестокость. На самом деле большинство сидит за преступления связанные с наркотиками. В любом случае, все, чье поведение оставляет, желать лучшего, лишены привилегии — получать знания. Все парни, с которыми я работаю, ведут себя хорошо.
— Неужто… они совсем на тебя не засматриваются?
Я кивнула.
— О да. Постоянно.
Она моргнула, раскрыв рот.
— И тебя это устраивает?
— Мама, некоторые из этих парней не были с женщиной уже давно очень. Конечно, они будут, пялиться на меня. Это все равно, что ожидать от умирающего от голода человека, что он не взглянет на сочную ветчину или что-то в этом роде.
— Все же.
— Правда, я смерилась с этим. Первые несколько смен, я принимала все близко к сердцу. — Очень близко, в частности одного заключенного. — Но через какое-то время ты списываешь это, как на естественный отвлекающий маневр и продолжаешь заниматься своей работой. Серьезно, бывают такие дни, когда мне больше хочется быть в Казинсе, чем разбираться с раздражительной ерундой, которую пытаются вытворять люди, когда я работаю в справочной.
Она покачала головой, и отпила большой глоток.
— Ну, я просто не представляю, как ты с этим справляешься. Но ты молодец. Это очень важное дело. И мы с твоим отцом считаем, что это очень смело.
Я покраснела, смущаясь от комплимента. В конце концов, пожалуй, это из-за своей трусости я отправилась в Мичиган. Я сбежала от того, что мне было стыдно, за то, что я позволяла Джастину жестоко с собой обращаться, только чтобы окружить себя жестокими мужчинами на еженедельной основе. Кто-нибудь из Ларкхевенских мозгоправов, точно бы обрадовался, выяснив это. Возможно Казинс для меня, как экспозиционная терапия. Возможно Эрик — моя терапия. Как глубокая и определяющая необходимость доказать, что я снова могу доверять мужчине, который кажется таким ужасно ненадежным, на бумаге.
— Хватит о работе, — сказала я. — Что у вас тут происходит?
Мама поведала мне об обычных городских сплетнях, и о том, что происходило у моих родственников.