— Ты хочешь, чтобы какой-то недавно освободившийся зек отвез тебя в какое-нибудь тихое место?
— Да.
Мгновение он обдумывал это, затем встал.
— Тогда ладно.
Мы покинули его едва тронутое пиво, мой наполовину выпитый коктейль. Мы покинули неоновую вывеску, затхлый запах бара и тепло, натянув верхнюю одежду снаружи. Он провел меня через полквартала к серебряному грузовику, обошел его и открыл мою дверь.
— Не снимай перчатки, — предупредил он, подталкивая меня вовнутрь. Он забрался на место водителя. — Обогреватель этого куска дерьма сломался, еще до того, как меня посадили. — Он потянулся за сиденье за шапкой. Я поправила свой шарф, и двигатель пришел к жизни.
— Куда мне отвезти тебя? — спросил он, отъезжая от бордюра.
— Как далеко, то озеро, о котором ты рассказывал? То, по которому ты скучал, пока был взаперти?
— Около сорака минут, возможно.
— Давай поедем туда.
— Как скажешь. — Он развернулся на сто восемьдесят градусов и направился в сторону шоссе.
Мы долго ехали, не разговаривая, пока не выехали на одинокую дорогу, оставляя позади промышленную зону Мичигана, пробираясь к спящим сельхозугодьям, а затем к лесу.
Его голос разрушил тишину.
— Почему тебе так сильно хочется увидеть это озеро?
— Я пытаюсь понять тебя. Мне хочется увидеть место, о котором ты мне рассказывал. Кажется…, кажется, в этом месте сосредоточилось все, что забрала тюрьма. — И место, в котором наши тела были вместе, в его фантазиях, о которых он писал мне.
— Оно не будет таким, по которому я скучаю. Замершее, темное. Все в снегу.
— Это просто необходимо сделать.
Где-то сбоку я почувствовала его кивок.
Мы проехали знак, который указывал на парковку у общественного пляжа, но металлические ворота нас не пропустили, поэтому мы поехали дальше. Через милю он остановился на покрывшейся коркой дороге, сквозь пробелы сосен я видела атласную ленту — почти полную луну на озере, на матовом полотне, расчищенном ветром. Эрик заглушил мотор и выключил фары. Это было самое темное место, в котором я была за последние месяцы. Без фонарей, без оконных бликов вдалеке. Только луна. В ее сиянии наши дыхания затихли в холодной кабине грузовика.
— Оно такое, по которому я скучал, — сказал он тихо, почти с горем.
— Я в этом уверена.
— Это словно ты пришел на могилу к бабушке и притворяешься, что это, то же самое, что увидеть ее. — Я видела, как он сглотнул, видела, как он моргал. Его лицо было белым и струйным, серебряным, как дагеротипия.
— Почему мы здесь? — спросил он так тихо, что мне могло показаться, если бы не облако его туманного дыхания.