– Эй, – сказал я, – погоди. Это как? Ты сидишь дома, смотришь на картинку, и – хлоп! – оказываешься в городе, который на ней нарисован? Получается, твой дед изобрел телепортацию?!
– Слово дурацкое, – пожала плечами рыжая. – Но да, примерно так все и есть. Однако наш способ передвижения не порекомендуешь массовому потребителю. У меня самой далеко не с первого раза получилось, а уж сколько во мне было любви и тоски по далеким странам, куда мне не попасть! Правда, и алчности было много, она-то мне поначалу и мешала… Который час, кстати?
– Без пяти два.
– Значит, мне уже пора домой.
– И как ты туда попадешь?
Она достала из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок. Развернула, показала мне, не выпуская из рук. Это был детский рисунок: кривой дом с трубой, окруженный зелеными и красными кудрявыми завитушками, очевидно, символизирующими розовые кусты. В углу ютилось нечто четвероногое и хвостатое, не то пес, не то кот, поди разбери.
– Дед – после того, как попал в Рим и потом неделю домой на попутках добирался – стал носить в кармане картинку, которую я нарисовала в пять лет, когда впервые приехала к нему в гости. Каляки-маляки, еще хуже этих. Но представляешь, с какой любовью я их выводила? Вот то-то же… И мой старший сын, когда мы только переехали, тоже решил, что в сказку живьем попал. Ничего удивительного, для детей-то у нас действительно раздолье. Бранко поначалу целыми днями рисовал дом, сад и нашу собаку. И какая же я молодец, что сохранила несколько рисунков! А то даже не знаю, как стала бы выбираться – отсюда, и не только отсюда… Однако, я что-то разговорилась. Дай-ка мне еще одну сигарету, и потом – все, побегу.
Я дал ей сигарету, закурил сам. Ждал, что сейчас рыжая рассмеется, из-за угла выйдет, наконец, ее верный физик-астроном, розыгрыш будет признан удавшимся, и мне любезно позволят вернуться с наспех сочиненных небес на твердую землю. Однако моя новая знакомая, похоже, еще не наигралась.
– Ты не представляешь, каково это было, – вздохнула она. – Сидишь в погребе, прислонившись к сундуку, пялишься на картинку, и вдруг обнаруживаешь, что под ногами уже не каменный пол, а булыжная мостовая, за спиной стена дома, облупленая, как мой нос, розовая, как закат, а на стене табличка: «Rue de la Pompe», до сих пор помню это название, никогда не забуду – рю-де-ла-Помп! И поднимаешься, и идешь, и щиплешь себя до синяков – сплю же, точно сплю, уснула, как дура, в погребе – но нет, не просыпаешься, идешь дальше, несколько кварталов, выходишь к морю, и тут уже становится все равно, кто спит, а кто бодрствует, потому что вот оно море, и вот она я, и все, и все…