– Господи, как же хорошо.
– Да, неплохо, – благодушно согласилась она. – Для полного счастья не хватает только свежего ветра.
– Сами же говорили, тут их полно, – улыбнулся я.
– Полно, совершенно верно. Причем некоторые из них совсем рядом. Видите белобрысую парочку у стойки? Брат и сестра Бернштайнвинд[64], романтические золотоглазые немцы, по вечерам, налившись граппой по самые брови, они бредут на пляж и вслух читают морю отрывки из Томаса Манна. Море, впрочем, остается довольно; не знаю, любит ли оно немецкие романы, но обожает внимание… А эксцентричный синьор за дальним столиком, в шляпе канотье, красных подтяжках и с хризатемой в петлице – ни кто иной как сам Бурашка Сильх[65]. По утрам он приходит на пляж несносным мальчишкой и швыряется камнями в купальщиков, к полудню взрослеет и становится вполне милым человеком, невзирая на ужасные подтяжки, но спать уходит сварливым, вздорным стариком – такие уж у него причуды. А вон в тех шезлонгах – нет-нет, левее! – возлежат синьориты Солано[66]. Отсюда, пожалуй, не разглядеть, но они выглядят как бабушка и внучка, вернее, как прабабушка и правнучка; характер у обеих не сахар, при этом девочка ведет себя, как выжившая из ума старуха, а бабка, напротив, как капризная девчонка… А скоро здесь появятся сестрицы Инферно[67], в это время они обычно обедают, а за ними непременно притащится пан Йоновек[68], он очень трогательно, в старомодном духе ухаживает за всей троицей, не в силах выбрать одну из барышень; впрочем, его можно понять… Так что, да, я говорила вам сущую правду, ветров в Чивитанове больше, чем обычных курортников. Но что толку, если никто не желает дуть. На вас вся надежда.
– Почему – на меня? Я-то точно не ветер.
– Пока нет, – согласилась она. – Но я почему-то уверена, вы совсем не прочь попробовать, каково это.
– Я-то, может, и не прочь. Но я, ничего не попишешь, уже родился человеком. И прожил в таком виде сорок с лишним лет. Довольно поздно что-то радикально менять, вы не находите?
– А по-моему, как раз самое время. Я уже говорила вам: есть много разных способов быть – для ветра и для человека, вообще для кого угодно. Люди обычно довольствуются одним-единственным способом, это правда. Но когда я увидела вас, сразу поняла, вы почти такой же жадный, как ветер. Из вас вполне может выйти толк.
Только теперь я почувствовал, что непринужденная беседа наша зашла в тупик – тот самый, где ноги становятся ватными, а тело тяжелым, как в страшном сне, а выход, как и во сне, только один – немедленно проснуться. Чего бы это не стоило.