– Имеет смысл. Впрочем, я бы с ним с удовольствием побеседовал, если бы мог хоть полтора слова по-польски связать.
– О чем?!
– О неописуемо страшном проклятии, которое над ним, несомненно, тяготеет, – говорит мой друг, адресуя мне умоляющий взгляд.
– Еще бы, – милосердно соглашаюсь я, откладывая в сторону недочитанное меню. – А ведь когда-то это несчастное существо было подающим надежды юным джинном, обитавшим в любимой настольной лампе самого царя Соломона. Поскольку у царя к тому моменту было все, чего только способен пожелать человек, и впридачу еще тысяча и один сундук ненужного барахла, которое он уже давно собирался вынести на помойку, да руки не доходили, Соломон вызывал джинна лишь в тех случаях, когда нуждался в собеседнике. Случалось это, как правило, по ночам, а будить своих жен и визирей царю на позволяло врожденное чувство такта.
Джинн был чрезвычайно молод и не сказать чтобы шибко образован, но это от него и не требовалось. Ему полагалось внимательно слушать разглагольствования царя, время от времени задавать заинтересованные вопросы и многословно благодарить за мудрую и поучительную беседу в финале, так что он прекрасно справлялся, а в критических ситуцациях прибегал к помощи словаря иностранных слов, который как-то стащил у царицы Савской и на всякий случай постоянно держал под рукой.
Шли годы; еженощные беседы с царем принесли юному джинну немалую пользу. Речи его исполнились мудрости, а суждения глубины, так что другие джинны стали кланяться ему при встрече, а порой обращались за советами. И тогда случилось то, что часто происходит с неопытными умниками: наш джинн возгордился и возомнил себя наимудрейшим из мудрых и чуть ли не царским наставником, хотя в присутствии самого Соломона все же предусмотрительно помалкивал, опасаясь потерять столь престижное рабочее место.
Но однажды случилось вот что. Старейший из джиннов, находившихся в услужении у царя Соломона, решил отпраздновать что-то вроде дня рождения. Правда, он жил на свете так долго, что давно оставил попытки сосчитать свои годы. Зато хорошо помнил день, когда поселился в своей последней лампе. С тех пор прошло всего пять тысяч лет – число, с точки зрения джиннов, незначительное, зато дата круглая, да и праздников давненько не было, а тут такой повод. Все джинны собрались в самом сердце пустыни, вдали от царского дворца, чтобы ненароком его не спалить, а то ведь потом целых семь секунд придется отстраивать заново – скучный, изнурительный труд.
Общеизвестно, что джинны обходятся без еды, но мало кто знает, что они обожают пить раскаленную лаву, добытую из жерла проснувшегося вулкана. В небольших количествах лава действует на джиннов примерно как шампанское на людей – они становятся веселы, общительны и покладисты. Но если джинн примет на грудь слишком много лавы, нрав его становится вздорным, речи вызывающими, а поступки непредсказуемыми; говорят, перебравший лавы джинн вполне может построить вместо заказанного волшебного дворца загон для верблюдов, а потом полночи сварливо объяснять господину, что тот является младшим сыном хромого ишака и, следовательно, недостоин обладать дворцом.