Услышав голос отца, Таня распрямилась и кинулась к нему.
- Ты пришёл домой, да?! Пойдём, входи же!
Она изо всех сил потянула его за собой, но он, ничего не говоря ей, избегая её взгляда, оставался стоять на месте. И она поняла и выпустила его руку, снова понуро усевшись на скамью.
Старик попытался выручить Николая Андреевича.
- Что это у вас тут? - спросил он, потянувшись к укутанной в мешковину картине, которую Саша прятал за спиной. - Никак, картина?
- Да- вот, принёс ей показать, - ещё дальше задвигая за спину картину, растерянно пробормотал Саша. - Это так, ничего особенного, просто дом нарисован… Нечего и смотреть…
- А ты покажи, покажи. - Старик взял в руки картину и стряхнул с неё тряпку. Потом, ещё не поглядев на картину, он умело наклонил её, прислоня к ограде. И только уж тогда, и лишь отшагнув на несколько шагов, обернулся, чтобы смотреть.
Увиденное нежданно поразило его до оторопи. Затряслась жалко седая голова, судорожно сжались пальцы. Старик подался вперёд, впился глазами в картину, бессвязно что-то забормотал.
Николай Андреевич, Таня, Саша тоже уставились на эту картину, столь поразившую, даже потрясшую старика.
А картина была тихой, мирной, не тревожной вовсе. На ней был изображён небольшой домик в два этажа, но первый этаж был почти полуподвальный, и домик на два этажа так и не вытягивал. Красные кирпичики полуподвала были любовно выписаны, словно художник сам укладывал их один к одному в том, настоящем, доме, который нынче он написал. Синеватые дощатые стены второго этажа были так тщательно и ровно крашены, словно художник был озабочен прежде всего малярной добросовестностью отделки. Дом был так точен в этом старательном письме, что начинал казаться игрушечным. Но вот деревья за домом и рыхлый, осевший уже снег в саду - он только краешком пролёг в картине - это удалось художнику. Это написалось у него легко и в глубину, а не старательно и поверху. Апрель, вероятно, оттепель, тот и солнечный и пасмурный, северный денёк, когда весна лишь в воздухе, но как её много, как её много в этом воздухе! И ещё - и главное - в картине… У ограды, перед домом, легко прислонясь локтем к ограде, стоит девушка. Она смотрит прямо на вас и куда-то вдаль. И там, куда она смотрит, что-то очень значительное открывается её глазам, очень интересное. Иначе бы она так не смотрела, так широко, так отвлечённо, так увлёкшись далёким. Иначе бы не жило её простенькое лицо, обрамлённое смешной, букольками, причёской, такой воистину живой молодостью. Иначе бы это, должно быть, некрасивое, простоватое девичье лицо не казалось бы сейчас на картине изнутри значительным и даже пригожим.