Свой паёк получил и Лёва Лерман, за месяц на разработках превратившийся в бесплотную тень. Самодельным ножом, который арендовал у Олега в столярке, я тонкими ломтиками нарезал белое с розовыми прослойками сало, положил три ломтика на сухарик и протянул бывшему учителю.
– Что вы, не стоит, – чуть ли не шёпотом попробовал отказаться интеллигент.
– Бери, говорю, а то скоро совсем коньки откинешь, – настаивал я.
Тот сопротивлялся недолго. Прежде чем отправить сухарь с салом в рот, долго рассматривал нехитрую снедь, затем всё же решился, откусил половину расшатанными зубами, почмокал, словно пробуя на вкус, блаженно прищурился, и из его левого глаза по небритой щеке скатилась слеза. Вторую половину сухаря с салом он жевал несколько минут.
– Спасибо, я уже и забыл вкус настоящего сала, – поблагодарил меня Лерман, облизывая пальцы.
После того как всё раздал самым нуждающимся, один сухарь с парой ломтиков сала прикроил для себя. Благотворительность – вещь хорошая, только и о себе забывать не стоит. Жевал и незаметно косился в сторону воровского угла, откуда недобро зыркали урки.
Но самое главное, что к посылке было приложено письмо, которое пусть и перлюстрировали, поскольку конверт оказался вскрыт, но не изъяли. И там было маленькое чёрно-белое фото, с которого на меня глядело строгое лицо Вари. Фотокарточку я рассматривал несколько минут, вспоминая проведённое рядом с девушкой время, а затем спрятал за пазуху и принялся читать письмо. Варя писала, что после моего ареста в жизни порта ничего особенно не изменилось, что и докеры, и начальство порта вспоминают меня добрым словом, особенно мои музыкальные экзерсисы. Писала, что скучает, вспоминает, как я провожал её домой, как сидели в кафе, как я защитил её честь… Эти строки меня особенно тронули. Выходит, не только она запала мне в душу, но и я ей небезразличен! Чёрт, как же не вовремя я угодил в лагерь, глядишь, сейчас бы уже вовсю встречались…
«А там и в загс, так, что ли? – оборвал я сам себя. – Забыл, что находился в бегах и был на волосок от гибели? Ты не мог осесть в одном месте и создать семью, потому что тебе нужно было постоянно менять дислокацию, ведь по твоему следу идут ищейки Ежова. Так что не окажись я в лагере, всё равно пришлось бы заметать следы, и кто знает, может, я сумел бы уже проникнуть на судно, идущее за границу. Был бы сейчас в какой-нибудь Турции, а оттуда можно махнуть хоть куда».
Мне даже показалось, что от листка бумаги ещё исходил лёгкий аромат сирени – духов, которыми пользовалась Варя. Письмо я аккуратно свернул в несколько раз и спрятал во внутренний карман свой робы. Лежал на своей шконке, заложив руки за голову, смотрел в дощатый потолок, вслушиваясь в потрескивание дров в печурке, и было мне так хорошо, как не было ещё после того, как воры убили отца Иллариона. Посветлело на душе, хоть песни пой. Вот я и не выдержал, запел вполголоса: