Мастер Пулачо был очень болен.
Он обратился к лекарю ньо Пио Теше, который определил у него какие-то «осложнения во внутренностях» и прописал втирания в копчик. Мне кажется, что эта мазь была из костей барсука и жира змеи масакуаты, хотя нинья Элихия и отрицала это.
От такого лекарства ему сделалось хуже.
Он начал волочить ноги!
Когда же он перестал цитировать Бристольский альманах, я понял, что дела его плохи.
Теперь он заводил разговор о своем любимом произведении не для того, чтобы рассказывать об анекдотах, помещенных в нем, а лишь для того, чтобы поговорить о лекарствах, которые там рекомендовались.
— Эти пилюли Холлогуая, должно быть, те же, что и у Бристоля или, кто знает… может быть, я их спутал с пилюлями Гамамелиса. Как-нибудь надо будет заглянуть в альманах. У этих Ленмана и Кемпа такие запутанные названия… Уф, какая жара!
Лишь единственный раз я видел его очень довольным, как в прежние времена: это было в тот день, когда он рассказал мне о некоторых сплетнях.
— Поверишь ли, эта насмешница донья Пепа, соседка, говорит, что твоя тетка вышла за меня замуж, потому что… с некоторых пор… понимаешь? Ну, говорят, что я был ее возлюбленным… — Когда он повторял эти сплетни, у него блестели глаза и с лица не сходила довольная улыбка. Тотчас же он с усилием вспомнил что-то и проговорил:
— «Тот, кто сказал — соседки, хотел сказать гарпии», — как говорится в некоторых стихах у Ленмана и Кемпа.
Такова история незабвенного мастера Пулачо.
Армения должна быть всегда благодарна ему за два больших благодеяния: запрещение пить ту воду, которая не позволяла носить застегнутыми рубашки, и смену того названия, которое напоминало о расстегнутых рубашках.
Он действительно был реформатором своего поселка и своих сограждан.
Ему лишь не хватало немного смелости, наглости и саморекламы. Если бы он хвастался своим талантом и эрудицией, как это делается сейчас; если бы он громко говорил о капитале, который приобрел в честном бою, либо обобрав ближнего, либо обманув национальную казну, тогда он действительно был бы достойным восхищения и уважения гражданином.
Несмотря на эти недостатки, довольно неудобные в современную эпоху, я пытался последовать его примеру.
И мне пошли на пользу его уроки.
У него я научился осторожности журналиста и вежливости, с какой говорю о мошенниках, как вы уже это сами заметили; хотя я действую иным способом. Потому что я говорю публично в печати то, что он говорил по секрету лишь своему наперстнику. Но я научился также и кое-чему еще лучшему: убедительной уловке с ремнем. Все мои друзья знают, что он висит у меня за дверью, чтобы защищать меня от некоторых милых коллег.