Вот какую услышал я однажды сказку.
В том месте, где привольные кубанские степи начинают холмиться первыми отрогами Кавказских гор, жил-был крестьянин. Построил он себе дом. Хороший дом: с черепичной крышей, с резным крылечком. Вот только стоял он в чистом поле, всем ветрам открыт. Ни кустика вокруг, ни деревца.
Поехал тогда крестьянин в лес. За деревьями. Вернулся – каких только ни привёз! Тополь, ясень, молодой дубок выкопал, иву плакучую. И ещё акацию. Просто так захватил, случайно. Ковырнул лопатой – и в арбу.
Стал сажать деревья вокруг дома. Все посадил, а акация не даётся! Только её в руки возьмёшь – колется. За рубашку цепляется. Царапается. И дерево не дерево – прутик всего!… А с шипами!
– Да пропади ты пропадом! – рассердился крестьянин. – Тоже мне – роза выискалась! Злючка-колючка! – Взял и выкинул акацию в сторону.
Что ей делать? Назад в лес идти? Далеко. Да и жарко. Солнце нещадно палит. По дороге засохнуть можно…
Взяла она да и пустила корни прямо там, где упала. Зацепилась за землю. Выпрямилась.
Посмотрел на неё крестьянин – рукой махнул. Пускай, мол. За садом не жалко. Разрастётся погуще, так ещё надёжнее всякого забора будет.
Так с тех пор и привыкли сажать акацию вдоль заборов. Пускай, мол, дома охраняет, злючка-колючка.
Дослушал я сказку до конца, и стало мне за акацию обидно. Ну какая же она злючка-колючка?! Вовсе нет. Я ведь акацию тоже знаю. Она у нас в Ленинграде растёт. Правда, немножко не такая. На юге она белыми гроздьями цветёт, а у нас маленькими жёлтыми цветочками. По весне как высыплют они на кусты – словно цыплята на зелёную лужайку выбежали. Красиво! Я даже специально смотреть на этих "цыплят" езжу. В город Пушкин. Или в Петродворец, в Гатчину. Акации у нас много. Везде её весёлые цветы семафорят: "Внимание! Внимание! Мы уже распустились!"
И только на Большом проспекте Васильевского острова акации не цветут. До войны цвели, а с весны сорок второго года – всё. Не цветут больше.
Раньше эти кусты были высокими. Стеной стояли вдоль всего проспекта. Идёшь – словно в саду гуляешь.
Посадили их тут сто лет назад. Когда ещё ни асфальта, ни машин не было. Телеги по булыжнику грохотали. Пыль столбом! Вот акация и защищала дома от пыли. И каждый год цвела.
До той самой весны. Тысяча девятьсот сорок второго года.
Зима тогда была – всем зимам зима! Холоднющая! И ещё называют её "голодной".
Фашистам в наш город ворваться не удалось. А вот голод – тоже враг не менее лютый – вошёл. Выстроил длинные очереди у булочных. Пробрался в холодные, нетопленые квартиры.