Друштанев был выстроен совершенно беспорядочно. Домишки ютились везде, где хватало ровного места, и между ними не было ничего такого, что можно назвать улицами. Многие из зданий казались абсурдно маленькими в сравнении с островерхими соломенными крышами, очень высокими из-за необходимости выдерживать обильные снега. В теплые месяцы жители деревни пасли овец, зимой промышляли охотой. Они продавали жителям равнин овечью шерсть, теплые тканые одеяла и шкуры.
Люди жили здесь много веков, мало-помалу видоизменяя склоны гор вокруг своих деревень. Кое-где в склонах были вырублены небольшие террасы, достаточные для местных сельскохозяйственных культур, но главные видоизменения заключались в том, что примерно раз в десять лет крестьяне шли выжигать лес. Мне не посчастливилось наблюдать этого события – думаю, я была бы рада уже одной возможности погреться, – но мне объяснили, что зола обогащает почву, и пожарища на некоторое время превращаются в хорошие пастбища, а после зарастают молодым лесом, привлекая оленей. Овцы питаются травой, волки – оленями, а драконы – всеми, кто не успеет убежать.
Я ненавидела холод, и изоляцию, и местную пищу, от которой неизменно несло чесноком, но главной причиной моих страданий было то, что я – в чужой стране, вдали от всего, что знаю, и к этому мне никак не удавалось привыкнуть. Вы можете счесть, что сбежать туда, подобно Тому из несносного трехтомного романа миссис Уотри, было бы весьма романтично, и очень может быть, что кто-нибудь из вас действительно нашел бы здесь романтику. Кто-нибудь, но не я. За минувшие годы ненависть ослабла, сменившись легкой неприязнью – или, скорее, наивной недооценкой – и потому я не стану слишком уж часто повторять, какие страдания испытывала, садясь за очередную миску кислого супа, или выглядывая в окно (незастекленное!) и видя, что с неба (опять!) падает снег. Но, чтобы лучше понять некоторые из моих последующих поступков, имейте в виду, что жизнь в Друштаневе едва не свела меня с ума, а отвлечь от этого способны были одни лишь драконы.
* * *
Дом, где мы остановились, принадлежал Индрику Грителькину, представителю сословия, называемого в Выштране «ражешами» – нечто вроде боярских наместников, как говорил лорд Хилфорд. Но это было всего лишь формальным определением данного термина, а истинное его значение – в частности, в местных условиях – мы постигли значительно позже. Будь Грителькин с нами, многое сделалось бы ясным, но его не было, и его исчезновение стало главной нашей заботой на весь первый день в Друштаневе.