Отец и мама всегда отмалчивались, когда Сергей Васильевич начинал грубить. Но на этот раз мама не могла смолчать:
— Что ж, Сергей Васильич, вы все «сброд» да «сброд»! Если вам у нас плохо, подыщите, где получше. А мы люди простые, что ж вы с нас взыскиваете.
— Возможно, что придется поискать! Так, видно, и придется сделать, — ответил Сергей Васильевич. — Человеку, который кое-что на свете видит и понимает, тут не житье. С босяками со всякими… А нам, за наши денежки, квартирки всюду с превеликим удовольствием!
Он погасил о притолоку папиросу и захлопнул дверь.
— Мама, а Дунечка тоже уедет? — шепотом спросила Соня. — Пускай бы один уезжал!
— Да никуда они не уедут, — ответила мама. — Такая же голь, как и мы. По три месяца за квартиру не платят, кто их держать-то станет?
Мама говорила, а сама все прислушивалась, не идет ли Осип Петрович.
И Осип Петрович наконец пришел, прошагал в комнату через всю кухню, не поднимая головы.
— Опять назюзюкался! — сказала Анна Ивановна. — Это уж теперь, знай, будет пить, пока все деньги не пропьет. Они все запойные так!
Отец пошел к нему в комнату объясняться:
— Осип Петрович! Что ж это вы тут делаете? Голых каких-то в окно выставляете. Тут Дарью из-за вас чуть в участок не забрали!
Мама и Анна Ивановна, а с ними и Соня стояли в дверях, готовые поддержать отца, и с любопытством ждали, что скажет Осип Петрович.
— Голых? — спокойно сказал Осип Петрович и снял с окна холст. — Ну и что ж такого, что голый?
— Да зачем же его в окно-то выставлять? Народ собирается. Городовой вон пришел…
— Да ведь это Аполлон, бог! Понимаете вы или нет? Бог солнца, бог красоты! Что ж мне ему теперь штаны надеть, что ли? Так он же никогда штанов не носил!
— Бог! — усмехнулась Анна Ивановна и качнула головой. — Скажет тоже! Нарисовал голого мужика и говорит — бог!
— Ну, эко ты, голова, какой! — Отец начал терять терпение. — Малюй каких хочешь богов — хоть в штанах, хоть без штанов, — только в окно-то не выставляй.
— Да я и не выставлял, чтоб вас всех черти с квасом съели! Ну, дуло мне в окно, вот я и загородился. Не нравится — сниму.
— Я вам утречком окно бумагой заклею, Осип Петрович, — примиряюще сказала мама, — вот вам и не будет дуть. Вы бы мне давно сказали!
— Уж старый, а все дурак! — проворчала тихонько Анна Ивановна, отходя от двери.
— Не дурак, а ребенок, — поправила мама. — Эти люди, я гляжу, в жизни как дети беспомощные!
Понемножку Осип Петрович протрезвился, начал работать. Он сделался общительнее, часто разговаривал то с мамой, то с отцом. Особенно отец любил посидеть с ним, потолковать. И в то время как Осип Петрович что-нибудь рассказывал, отец незаметно прибирал его комнату — постель накроет, со стола стряхнет, стакан вымоет. Осип Петрович как-то и не замечал, что у него вечный беспорядок.