Детство на окраине (Воронкова) - страница 129

Она близко увидела эти серые бесцветные горошинки в желтой руке китайца. И вот он произнес несколько непонятных слов, как-то странно повел руками над миской и бросил шарики в воду.

И тут стало твориться непонятное. Каждый шарик начал во что-то превращаться. Одни расправлялись, развертывали зеленые листья, стебельки, на стебельках появлялись бутоны, которые тут же расцветали розовыми и желтыми розами… Другие превращались в маленьких, сверкающих драконов с изумрудными хвостами… Из третьих получались пестрые вазочки… Четвертые раскрывались яркими китайскими веерами… И каждая горошина раскрывала что-то свое и, сверкая красками, всплывала перед глазами изумленной публики.

Соня не могла оторвать глаз от такого чуда, она просто забыла дышать. Но китаец накрыл миску полотенцем и снова затряс горошинами в ладони.

— Ходя, давай-ка мне!

— Мне десяточек, Ходя!..

К нему протянулось несколько рук с медяками.

— Ой, мама, купи!

Мама купила несколько штук и положила Соне в карман.

— Денег с тобой тут бог знает сколько потратишь!

А толпа уже тащила их дальше, толкая со всех сторон. Соня начинала уставать, дудки и всякие пищалки оглушали ее, ноги скользили по грязи… Раиду они тоже потеряли, и Соня со страхом все крепче цеплялась за мамину руку. Ей казалось, что теперь уж ни за что не выбраться им из толпы. Ей видны были только бока и спины людей, пиджаки, руки, карманы — и далекое голубое небо над головой. Все эти бока и спины терлись друг о друга и зажимали Соню. Она изо всех сил толкалась локтями, чтобы отвоевать себе хоть маленькое пространство. Она злилась и чуть не плакала. Но маме не сознавалась, что и сама она устала и локти у нее устали и что ей хочется домой.


Ей казалось, что теперь уж ни за что не выбраться им из толпы.

А мама уже и сама стремилась домой. Коровы ждут, убираться пора!

Но вот наконец и просвет появился в толпе. Стал виден бульвар и улица Самотека.

Мама с Соней уже хотели пуститься через мостовую к бульвару, но пройти было нельзя: мимо один за другим мчались экипажи. Открытые коляски — ландо — блестели лаком, сверкали тонкими спицами высоких колес. Лошади шли вздернув головы, развевая гривы… В колясках сидели барыни в больших шляпах с перьями, с цветами, а иногда и с целыми птицами на полях… Сидели там и господа в цилиндрах, в белых, жестко накрахмаленных воротничках…

На какое-то мгновение Соня вдруг вспомнила подвал тетенек-прачек. Пылает плита, на плите в огромном баке кипит белье, облако пара клубится над ним. Чернобровая Паня стирает в большой лохани. Тетенька Анна Михайловна стоит у гладильной доски. Тяжелым горячим утюгом туго ведет она по сырому белоснежному полотну воротничка. Легкий горячий пар вырывается из-под шипящего утюга, а воротничок становится жестким и сверкающим…