— Откройте, — тихо попросила Соня.
Художник молча открыл. В левой руке он держал круглую палитру с красками. Соня, не поднимая головы, поставила чай на пеструю от красок табуретку и поскорей убежала.
— Отнесла! Не уронила! — весело похвалилась она и снова залезла на свой стул.
— Спасибо-то хоть буркнул? — спросила Анна Ивановна.
— Нет.
— Я так и знала.
— А уж вам непременно поклоны нужны! — сказал отец. — Эко вы какие! Легко ли человеку куски-то принимать? Лучше дать, чем принять.
— Да мы ничего не говорим, — остановила его мама. Она уже испугалась, как бы он нечаянно не сказал Анне Ивановне чего-нибудь обидного.
— Пап, а где Исус живет? — вдруг спросила Соня.
Все переглянулись, отец опустил газету.
— Какой Исус?
— Ты что это? — удивилась мама. — Как это — где живет? Раз он сын божий, значит, и живет на небе.
— А как же Федор к нему ходил? Он сам папе сказал.
Анна Ивановна рассмеялась, а мама пристально посмотрела на отца:
— Опять что-нибудь глаголил?
— Да ничего не глаголил! Чего мне глаголить? Чего ты все боисси? В участок Федора звали, ну и всё тут.
— А он сказал — к Исусу ходил! — вмешалась Соня.
— Так это и есть к Исусу! — объяснила Анна Ивановна. — В участок, значит, в полицию. А что к Исусу — так это только говорится.
Соне стало скучно. А она-то уж думала, что и правда люди могут к Исусу ходить.
— Помню я этот пятый год! — начала Анна Ивановна. — Понесла я одной купчихе заказ, букет она заказала. Богатый букет! Сирень фарфоровая с шелковыми листьями, недели две сидела с этой сиренью. Иду, и вдруг — батюшки! — на Тверском бульваре солдаты из ружей палят. В кого же, думаю, али война? Гляжу — молоденькие бегут студенты, в шинельках своих. Бегут и падают. А тут их сестры милосердия из-под пуль тащат, раненых-то, тоже молоденькие! Они этих раненых на извозчиков — увезти скорей, чтобы не забрали. А офицер команду дает — стрелять по извозчикам! Ну, уж тут я вижу — спасаться надо, да и давай бог ноги. Ужасти, что было!
— Да, было… — задумчиво сказал отец. — Рабочие за свои права воевали. Только война-то неравная была. У них прокламации, а у солдат пушки.
— А студентам чего было лезть? — возразила Анна Ивановна. — Учишься — ну и учись!
— Молодежь-то, она всегда горячо за справедливость встает…
— Ну и как же вы, Анна Ивановна, тогда выбрались? — прервала его мама. — С Тверской-то? Помню, тогда и переулки проволокой запутаны были…
— Уж и не знаю. Бежала без памяти, весь букет растрепала. Как берегла его, а все-таки попортила. Фарфор-то — он нежный, кое-где осыпались цветочки. Опомнилась, гляжу — я в Гранатном переулке. Ну, тут тихо, спокойно. Дома старинные, особняки. Барское место, бунтовать некому.