Елку наряжали и отец и мама. А Соня помогала им, доставала по одной игрушке из коробки и подавала. Так радостно, так интересно это было!.. Что такое там серебрится? А! Это серебряная комета с хвостом. Хвост у кометы давно потускнел и погас, но Соня этого не замечала. А вот и балерина в белой юбочке, вот и рыбки — золотая и серебряная!..
— Эх, рыбки-то совсем расклеились у нас! — сказал отец. — Подклеить надо бы!
— Ничего, еще повисят, — ответила мама.
— Месяц! Вот он — месяц! — закричала Соня. — Он тоже немножко расклеился, но ничего, еще повисит!
Она достала из коробки серебряный потускневший полумесяц с человеческим профилем. Полумесяц смеялся и глядел загадочно, будто знал что-то такое, чего никто не знал. И мог бы сказать об этом, но не хотел и потому молча усмехался. Соня, когда была совсем маленькая, думала, что этот полумесяц ночью тихонько срывается с елки, поднимается к потолку, там он плавает, как настоящий месяц, и освещает комнату.
Повесили на елку и маленького деда-мороза, и Снегурочку, и корзиночку с потемневшими яблоками, и длинные цепи серебряных, синих и красных бус с огоньками, блестевшими в каждой бусине… Повесили пестрые флажки, с картинкой на каждом флажке, золотые и серебряные шарики с красными и зелеными вмятинами. Соня подолгу глядела на них — шарики покачивались, мерцали, глубокие блики двигались и уходили в таинственные вмятины, и лишь несколько искорок светилось там…
Так, всей семьей, нарядили елочку, вставили в подсвечники разноцветные елочные свечки…
Соня побежала звать жильцов смотреть елку — к Анне Ивановне, к художнику. Но у художника дверь оказалась закрытой.
— А где же он? — удивилась Соня.
Художник редко уходил из дому, а если уходил, то дверь не запирал.
— Пробегала ты своего художника, — сказала Анна Ивановна. — Увезли в больницу, беднягу.
Соня побежала к маме:
— Почему, мама? Почему в больницу?
— Воспаление легких у него, простудился, — ответила мама, и брови у нее нахмурились.
— А почему простудился?
— Пальтишко у него очень плохое было, вот и простудился.
— Вон Чичкин или Титов небось не простудятся, — сказала Анна Ивановна. — Наденут шубы на бобрах… — Но взглянула на Соню и сменила разговор: — Ух ты, ну и елка! Вот это елочка!
— А он бы тоже взял да надел на бобрах… — Соню никак не покидала мысль, что художник в больнице.
Анна Ивановна засмеялась, а мама покачала головой и вздохнула.
— Эх ты, голова с мозгами! — сказал отец. — Да откуда ж нам взять бобров? Ведь Чичкин-то богатей, у него вон сколько магазинов — и молоком торгует, и сыром, и сметаной, и чем угодно. По всей Москве магазины, со всех магазинов денежки к нему в карман текут.