Я вижу, как Уильям уводит ее, а затем Мать выводит меня из бального зала, Корал рядом со мной, и все гости следуют за нами по главной лестнице в концертный зал.
— Суррогат твоей матери так чудесно играла на балу у Курфюрста, — говорит Корал. — Я не знала, что она сыграет нам сегодня!
— Я тоже, — говорю я.
Мы занимаем свои места в середине первого ряда. Я замечаю, что Курфюрстина заботится о том, чтобы Курфюрст сидел слева от нее, как можно дальше от Матери. Стул, пюпитр и виолончель уже на сцене. Публика перешептывается, и я вижу, как Карнелиан бормочет что-то своему компаньону, от чего он слегка хмурится.
Затем на сцену выходит суррогат, и весь зал бурно аплодирует. Надеюсь, она снова сыграет ту песню, которая была на балу у Курфюрста. Хоть что-то хорошее произойдет сегодня.
Кажется, она меньше нервничает, может потому что она уже это делала и даже перед большим количеством людей. Она ставит виолончель между колен и оглядывает море лиц, будто она Рид Пурлинг или какой-то другой музыкант, будто ей платят за то, что она здесь. Словно она главная на этой сцене, хотя бы на мгновение.
Ее стоит за это уважать.
Она переворачивает страницу на пюпитре, поднимает смычок и начинает играть. К моему удовольствию, это та же самая песня с бала Курфюста. Я даю нотам омыть себя водопадом звука. Я снова думаю о своей клетке, о ходе жизни, и что я мог бы сделать, если захотел, если бы имел свободу выбора. Кого бы я выбрал в жены? Я думаю обо всех девушках, которых когда-либо целовал, которым улыбался, флиртовал, и ни одна из них не заставляет меня хоть что-то почувствовать. Разве ты не должен хоть что-то чувствовать? Или это просто устаревший взгляд, возникший у меня в голове после чтения огромного количества сказок в детстве? Между моими мамой и папой определенно нет любви, как и у родителей моих друзей, если уж на то пошло.
Я никогда не задумывался, как это грустно.
Песня заканчивается, и я громко аплодирую вместе со всеми. Я смотрю в конец ряда и вижу самодовольную Мать и скучающего Отца. Карнелиан как всегда угрюмая, но ее компаньон хмурится даже больше, что странно.
Суррогат протягивает руку, чтобы перевернуть страницу на другое произведение, и немного морщится. Она начинает следующую песню, и что-то явно не так — кажется, она потеет, и ее губы плотно сжаты. Внезапно ее смычок с визгом съезжает по струнам и падает на пол. Она с ужасом смотрит на свои колени.
Виолончель падает с неприятным звуком, и все подскакивают. Теперь мы можем видеть, почему она запнулась.
Через ее платье просочилась ярко-красная кровь, и она продолжает идти, стекая по ее подолу и капая на пол. У нее все руки в крови. Я вижу, как ее губы двигаются, и думаю, что это «помогите». Я не раздумывая встаю. Она падает, и, прежде чем я успеваю что-то сделать, из-за кулис появляется белое пятно.