Мое сердце разрывалось при мысли о десятилетнем мальчике, брошенном матерью. Мои родители умерли, но я никогда не сомневалась в их любви. А тут… меня вдруг охватила ярость.
— Твои родители были настоящими эгоистами! — выпалила я.
— Все было нормально. — Эдвард с каменным лицом опустился на стул у камина. — Хотя… лучше бы она сразу сказала мне правду. Когда она улетала в Буэнос-Айрес, она плакала и говорила, что всегда останется моей матерью. Но прошел год — и она почти перестала писать и звонить, и уже не звала меня к себе на Рождество… Хотя отец все равно не отпустил бы меня.
— Он хотел провести Рождество с тобой?
— Он улетел на Карибы с любовницей, — покачал головой Эдвард. — Просто он хотел насолить матери.
— Тебе было тяжело…
Эдвард пожал плечами:
— Когда мне было четырнадцать, у матери родился ребенок, и она совсем исчезла из моей жизни. С тех пор прошло много лет, но я все равно думаю: зря она тогда оставила мне надежду.
— Кто же о тебе заботился? — прошептала я.
— В основном слуги. Миссис Макуиттер, садовник… А в двенадцать меня отправили в пансион. Я скучал по Корнуоллу. Мечтал сбежать сюда и опять ходить с садовником на рыбалку. Он учил меня ловить мяч, вязать узлы… Классный он был, старый Гэвин.
— Ты так и звал его — старый Гэвин?
— Его все так звали, чтобы не путать его с сыном, молодым Гэвином. Но потом его дети разъехались кто куда, в поисках работы, и он остался один. Я обещал ему построить возле Пенрит-Холла фабрику, которая будет производить всякие штуки для приключений. И там будет полно работы для всех. Он обещал подождать.
— Для приключений? — недоуменно переспросила я.
— Ну да. Дротики, рогатки, каноэ… Мне же было десять лет!
— И что? Ты построил эту фабрику?
— Нет. — Эдвард опустил взгляд. — Старый Гэвин перебрался в Канаду, к дочери. А через несколько месяцев меня отправили в пансион. Он не сдержал обещания, я тоже.
— Эдвард… — Я попыталась взять его за руку. Но ему не нужно было мое сочувствие.
— Все сложилось удачно, — сухо сказал он. — Все это научило меня не доверять людям. И не давать обещаний, которые я не в силах выполнить.
Мисс Макуиттер вошла в сопровождении горничной. Обе несли подносы, нагруженные едой, чашками из китайского фарфора и серебряными приборами. Когда экономка наливала Эдварду чай, он улыбнулся ей, и я поняла, что эта неприветливая пожилая женщина — пожалуй, единственный его родной человек. Накрыв на стол, обе они удалились.
Я голодными глазами окинула завтрак — яйца, тосты, фасоль, жареные помидоры, вкуснейший бекон… Восхитительно. Мы завтракали в тишине, пока наши взгляды не встретились.