— А я вот не воевал, — с сожалением сказал Иона Захарович. — Директорствовал в тылу. Большой совхоз у меня был. Несколько раз просился на фронт.
— А как бы мы без хлеба на фронте воевали? Так що не переживайте.
— Так-то оно так, дорогой товарищ Федор…
Иона Захарович встал и заходил по комнате слегка подпрыгивающей походкой, чуть склоняя туловище вперед, заложив руки за спину. Подошел к окну и несколько секунд смотрел на улицу. Потом повернулся к гостю.
— Вот какая история… — начал Иона Захарович. — Благодаря одному моему товарищу я до войны был заочно знаком с его сыном — Павликом. Отец рассказывал ему обо мне. Мальчика впечатлили факты из моей жизни во время гражданской войны. Он и отец написали мне, и я ответил. Началась переписка. Из этих писем я понял, что это мальчик чистой и смелой души. Очень хотелось поехать в Одессу, где они жили, но помешала война. После нее я стал наводить справки о Павлике и его отце, хотелось увидеть их. И вот узнаю: отец погиб, защищая Одессу, а Павлик — в Крыму в сорок третьем. Мальчишка, оказывается, добился, чтобы его взяли в школу военных разведчиков. После ее окончания четырнадцатилетнего Павлика вместе со взрослыми забросили в район городов Феодосия и Старый Крым, в тыл немцев. В Старом Крыму немцы схватили и расстреляли Павлика…
Понимаете, меня почему-то не оставляет чувство вины перед Павликом: вот я жив, а он, мальчишка, погиб…
Иона Захарович снова зашагал по комнате. Федор молчал, наклонив голову и упершись взглядом в стол.
— Хотя, казалось бы, — опять заговорил отец Любы, — никакой логикой чувство своей вины перед Павликом объяснить нельзя…
— Я тоже, — сказал Федор, — моих товарищей вспоминаю, снятся они живыми. Особенно мой капитан — Колюшкин. Я его раненого на себе нес несколько километров. Выходили з разведки. В нашем расположении помер.
Часа через полтора Федор ушел. Люба пошла его провожать.
Родители остались в комнате.
— Иона, — сказала Елена Анатольевна необычно низким голосом, — Федор — это серьезно.
— Волнуешься? — спросил Иона Захарович.
— Конечно… И ты, вижу, тоже.
Иона Захарович взглянул на жену грустно, просветленно:
— Теперь уже нет, Леля. Знаешь, кого мне напоминает Федя? Наших с тобою сверстников, которые в начале двадцатых годов приходили с фронтов гражданской войны в вузы. Буденовка, гимнастерка с «разговорами», обмотки на ногах, порой длинная солдатская шинель — все их имущество. Зато была чистота помысла — выучиться! Понимали: неученый построить социализм не сможет. Некоторые пытались овладеть наукой кавалерийским наскоком. Не получилось. А вот другие, особенно упорные, основательные, становились, как тогда говорили, красными спецами.