Я почувствовал облегчение, да, облегчение. Пришла наконец-то определенность, которую я с тоской ожидал все эти долгие дни.
23 декабря 1919 года, я хорошо запомнил этот день, нас внезапно вывели во двор тюрьмы и объявили, что мы отправляемся в суд. Заковали попарно в кандалы и повели. Я был закован вместе с Назукиным.
Было раннее утро, темное, туманное. Мы шли, звеня кандалами, по пустынной улице. Усиленный конвой — две цепи пешей и конной стражи с каждой стороны — сопровождал нас.
Привели в здание городской комендатуры, где спустя два часа, при закрытых дверях, началось слушание нашего дела. Шло оно в плохо освещенной продолговатой комнате.
После нескольких формальных вопросов нас удалили, а затем допрашивали по одному. Допрашивали долго, надеясь, видимо, выудить то, что не удалось установить контрразведке. Но тщетно! Суд не получил ничего нового. Все говорили, что не знают друг друга. Только Горбань снова повторил, что знает всех, и сказал о работе каждого в организации. Горбань всячески старался заслужить снисхождение суда.
Потом нас снова привели в зал суда, и начался перекрестный допрос.
Председательствовал в суде полковник Волосевич. Его испитое, обрюзгшее лицо походило на морду бульдога. Он вел допрос и не как председатель суда, а как следователь контрразведки запугивал и угрожал.
В течение судебного следствия нас не изолировали друг от друга — суд даже не старался соблюсти правила ведения процесса. Стало ясно: он не возлагал на судебное следствие никаких надежд; наша судьба была предрешена.
Часов около восьми вечера следствие закончилось. Каждому из нас предоставили последнее слово, от которого все, за исключением Горбаня, отказались.
После окончания суда нас ввели в одну из комнат комендатуры, где мы пять томительных часов ожидали приговора. Когда нам с Назукиным удалось вместе выйти в уборную, он обнажил свою спину и показал ее мне: она вся была в ранах, кровоподтеках и синяках — какое-то кровавое месиво. Он рассказал о пытках, перенесенных им.
Назукин не только перенес их, он издевался над палачами.
И несмотря на то, что Назукина привели в суд не вполне оправившимся от пыток, он всячески подбадривал нас, поднимал наше настроение.
В эти часы ожидания, когда мы все не сомневались, что каждого ждет смертный приговор, присутствие Назукина с его исключительной силой духа вселяло в нас спокойствие и готовность мужественно встретить самое страшное. Бывший кузнец и матрос Черноморского флота, бывший народный комиссар просвещения Крыма в недолгий период существования Советской власти в 1918 году Назукин являлся одной из ярких личностей крымского подполья.