– Виконт… – еле слышно прошептала я.
– Да, миледи?
– Почему я…
Его брови сдвинулись, лицо напряглось.
– Что-то не так? – спросил он тревожно. – Вы себя плохо чувствуете? Не переживайте, это скоро пройдет. Я тоже однажды тонул. Потом два дня глотка болела. Но все пройдет.
Я собрала силы и смогла подтянуть руки, чтобы сильнее натянуть одеяло на подбородок.
– Д-да… – проговорила я тихо. – Я вам верю. Только…
– Что? Да что с вами?
– Виконт, почему я голая?
Его брови взлетели на лоб, он отшатнулся и произнес так, словно я говорящее полено:
– Но не мог же я положить вас в постель в мокром платье. Вы бы заболели и, не дай боги, еще умерли бы от лихорадки. Что я потом Черному принцу скажу? Что не довез его четырнадцатую невесту?
Я нервно сглотнула и ощутила, как по всему телу растекся горячий стыд, щеки запылали, а я проговорила:
– К-кто меня разоблачал?
На этот раз покраснел виконт. Он прижал кулак к губам и очень фальшиво закашлялся.
– Миледи, – сказал он, словно бы в промежутках между приступами кашля. – Выздоравливайте, миледи. Всего вам наилучшего, миледи. А у меня дела.
Он спешно поднялся и по полу мелко застучало. Я проследила взглядом звук, и увидела, что с одежды виконта натекла лужа, а на одеяле осталось мокрое пятно.
– Кто меня разоблачал? – настойчиво повторила я, чувствуя, что щеки не просто горят, а пылают.
– Право, миледи, не стоит сейчас об этом, – снова замямлил виконт и опять закашлялся.
– Отвечайте!
Лицо виконта обрело сосредоточенное выражение, словно решился на что-то. Глядя мне прямо в глаза, он проговорил:
– На корабле нет женщин, миледи, и мне… пришлось… Я был вынужден помочь вам… Это вынужденная мера, уверяю вас.
– Мерзавец! Дрянь!
Обе подушки, что были на моей кровати, улетели в виконта, и обе достигли цели.
– Вынужденная мера?! – вскричала я.
– Прошу извинить, миледи, дела, неотложные дела, – скороговоркой проговорил виконт, уклоняясь от третьей подушки, и спешно ретировался из каюты.
Стоило мне остаться одной, как тяжесть обрушилась девятым валом, руки и ноги налились свинцом, и сил на стыд просто не осталось.
Я откинулась на подушки, и, казалось, прикрыла глаза всего на мгновение. Но когда снова их открыла, день за окном сменился сумраком, тело стало почти болезненно легким, что говорит об одном: несколько часов я провела без сознания.
Зевнув в ладонь, я перевернулась на бок и истошно закричала.
Рядом, на подушке, лежит цветок.
Черная эустома.
На языке цветов – смерть. Смерть в муках.