И его тепло увлекало ее по дороге соблазна. Не сам Рейес. Да, она во всем винила это тепло. И это пугало ее.
– Уйди, – произнесла она, удивляясь собственному спокойствию.
– Я правда хочу тебя, – произнес он, и в его голосе прозвучала мука, словно в кожу втыкали острые ножи.
– Лгун. – Даника попыталась оттолкнуть его.
Он не пошевелился. Только помрачнел.
– Перестань, ангел. Ты ведь не хочешь, чтобы я уходил.
Ангел. Он снова так ее назвал. А в подземелье он даже обмолвился, что она принадлежит ему. Даника старалась сохранить твердость. Раньше и другие мужчины говорили ей ласковые слова, но ни один из них не заявлял, что она принадлежит ему, и только ему.
– Ты не знаешь, чего я хочу, – огрызнулась она, – и, очевидно, я совсем не то, что тебе нужно. – «Радуйся этому, сумасшедшая».
Его мужественные черты исказило чувство стыда. Стыда и горя. Он взглянул на сползший с ее плеча топ.
– Я хочу тебя. Клянусь, это так.
Рейес слегка прижался к ней, и Даника тут же ощутила, что он не возбужден. Ее щеки сделались пунцовыми. Когда он приближался к кровати, его возбуждение было столь велико, что его не могла скрыть даже плотная ткань джинсов. Но после поцелуя от страсти не осталось и следа. «Неужели я так плохо целуюсь?»
– Не знаю, что за игру ты затеял, но тебе меня не провести, – заявила она. – Я хочу…
– Никаких игр! – горячо воскликнул он.
Даника продолжила, словно он и не перебивал ее:
– Я хочу немедленно вернуться в подземелье, а так мы только теряем время. Мне необходимо поговорить с Аэроном.
– Сначала ты выслушаешь меня.
– Рейес. Уйди. Сейчас же!
– Мы поговорим, Даника.
Она гневно уставилась на него:
– Если не отпустишь, я сделаю тебе больно.
Он снова закрыл глаза, утопив в них вспыхнувшее чувство. Его густые ресницы, словно ласковые пальцы, манили ее в мир теней и темного обольщения.
– Я не могу… Я не…
– Подземелье. Аэрон. Остальное не важно. Время поцелуев прошло. Как мы и хотели – сделали и забыли. Я больше не буду думать о том, каково это – целовать тебя. – Грустно, но она будет мечтать об этом поцелуе всю оставшуюся жизнь. Будет думать о том, что могло бы произойти, представлять, что бы случилось, если бы он действительно желал ее.
– Даника, я…
Рейес снова умолк, и ее охватило мучительное любопытство.
– Что? – Ее сердце бешено колотилось. – Скажи и отпусти меня!
Рейес снова широко раскрыл глаза, в его зрачках вспыхнул огонь. Наклонившись, он прижался к ее лицу. Горячее дыхание опалило ее кожу.
– Помолчи. Я должен кое-что тебе сказать.
Последние несколько месяцев никто не спрашивал, чего она хочет. От ее чудесной прежней жизни не осталось и следа, а существование сводилось к удовлетворению примитивных потребностей. Все, кого она любила, исчезли. И рисование – единственная ниточка, привязывавшая ее к здравомыслию, была потеряна.