Девушка встала, но видно было, что она что-то напряженно обдумывает.
– Бокситы… Сэм Харридей… «Харридей Холдингз» – это связано с ним?
– Да.
– О боже, – ахнула Пенни. – Мэтт, мой отец хотел вложить деньги в эту шахту, но не смог себе позволить такую роскошь.
– Потому что акции держат крепко.
– Они принадлежат вам?
– Главным образом да.
– Но ведь вы, наверное, тогда мультимиллионер.
– Я же сказал вам, что заплачу за работу. Понимаете теперь, что я не шутил? И сомневаюсь насчет вашего предположения. – Мэтт пожал плечами. – Я себе это смутно представляю. Кстати, буду признателен, если вы не станете особо распространяться. Местные ничего не знают, а я понятия не имею, зачем проговорился вам.
– Потому что сегодня ночь секретов, – поддела Пенни и потянулась к его руке. – Мэтт… Где сейчас ваша мама?
– Умерла.
– Мне жаль. Но что-то мне подсказывает…
– Не надо!
Пенни поколебалась, но все же подняла руку и легонько погладила его по щеке.
– Не буду больше задавать вопросы… Но мне жаль, – прошептала она. – И еще больше жаль, потому что вы один из самых богатых людей в стране, но… все то, что вы мне рассказали, наверняка не отражает и половины боли, что вам пришлось испытать. Спасибо за то, что помогли мне, Мэтт Фрейзер, я бы многое отдала, чтобы как-нибудь помочь и вам в ответ.
Лучшее лекарство от страданий и душевной боли – это десять дней работы, поняла Пенни, причем желательно работы потруднее.
– У нас осталось лишь два больших стада, – с удовлетворением отметил Мэтт. – Четыре дня стрижки, и все. Погода стоит хорошая, повар старается на славу, так что я бы назвал эту стрижку лучшей из всех, которыми мне приходилось распоряжаться. Вы, Пенни Хиндмарш-Ферз, наш талисман удачи. И я намерен вас сохранить в команде.
Мэтт работал с рассвета до полуночи каждый день. А когда уходил к себе, из его окна еще долго можно было видеть свет и очертания склоненной над столом фигуры. Что ж, теперь было понятно, почему он так много работает: пять овцеводческих ферм, месторождение бокситов, акции – повсюду обязательства. Интересно только, почему он работает не в кабинете, где стоит массивный стол, а в спальне? Неужели из-за нее, Пенни? Но ведь днем он ее не избегает. Каждый день теперь у них повторялся некий ритуал: Мэтт уходил из дому засветло, и Пенни видела его лишь во время перерывов на еду, но зато в сумерках они сидели на веранде. Сначала выходила девушка, а потом к ней с тарелкой в руках присоединялся хозяин дома – уставший до изнеможения, иногда настолько, что, казалось, даже говорить не в силах. В такие моменты они сидели молча, наслаждаясь компанией друг друга. Пенни нравилось, что Мэтт рядом, и слова были излишни. Достаточно было смотреть на поднимающуюся над горизонтом луну, вдыхать ночной воздух и отдыхать от динамичного дня. А дни были очень динамичны! Пенни не позволяла себе расслабляться и старалась, чтобы каждый раз еда была не хуже, чем в предыдущий, и это как минимум. Ее усилия не оказывались напрасны. Отправляясь на смену, работники непременно говорили ей что-нибудь наподобие «Вот так пир» или «Черт возьми, Пен, эти лепешки ничуть не хуже бабушкиных». Эти слова были лучшей наградой. Но еще больше ее радовали комплименты Мэтта. Однажды он сказал: «Я бы вытащил и носорога из реки, если бы сразу знал, что меня ждет такая еда», – и Пенни почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Еще больше ее радовало то, как он поглощал еду – так, точно каждая ложка была наполнена небесной амброзией.