А вотъ что передавала намъ одна интеллигентная дѣвушка, г-жа Лепоринская >1), фельдшерица, работавшая отъ самарскаго частнаго кружка въ Бугульминскомъ уѣздѣ:
„Я жила въ Мордовской-Кармалкѣ; это—большая деревня, въ которой около 1.200 человѣкъ жителей. По бумагамъ почти всѣ они считаются христіанами, но на самомъ дѣлѣ добрая половина изъ нихъ до сихъ поръ остается настоящими язычниками. Во время засухи мнѣ приходилось слышать такія заявленія: Оттого у насъ и дождя нѣтъ, что мы старую вѣру (т.-е. язычество) оставили... старыхъ боговъ (т,-е. идоловъ) плохо почитаемъ..."
„Такъ какъ засуха продолжалась, то поэтому съ цѣлью умилостивить „боговъ" рѣшено было устроить жертвоприношеніе, которое и состоялось по обыкновенію въ лѣсу, при чемъ были зарѣзаны гусь и баранъ. Затѣмъ варили пиво. Главную, руководящую роль при этомъ игралъ особый „жрецъ“. Ранѣе мнѣ случайно пришлось быть въ этихъ самыхъ мѣстахъ. Это было давно, лѣтъ 15 назадъ. И вотъ теперь, снова попавши сюда, я съ грустью должна была убѣдиться, что всѣ эти 15 лѣтъ прошли совершенно безслѣдно для жителей этихъ деревень, какъ ранѣе прошли многіе десятки, а можетъ быть и сотни, лѣтъ: ни въ чемъ никакихъ признаковъ прогресса, ни одного шага впередъ. Точно всѣ эти деревни за-
>1) Г-жа Лепоринская пріѣхала въ Самару на голодъ съ письмомъ отъ графа Л. Н. Толстого, который рекомендовалъ ее съ саной хорошей стороны.
стыли, замерли, закоченѣли... Правда, въ Мордовской-Кармалкѣ есть, или, точнѣе говоря, числится церковно-приходская школа, но, къ сожалѣнію, она рѣшительно ничего не даетъ населенію.
„— Почему же такъ?—спросилъ я.
„Главнымъ образомъ это зависитъ отъ личности учителя. Представьте себѣ: въ деревню съ чисто мордовскимъ населеніемъ назначили учителя-чувашина и притомъ плохо грамотнаго. Понятно, что при этихъ условіяхъ школа ровно ничего не даетъ населенію, не вноситъ ни одной искры сознанія. Когда я пріѣхала въ Кармалку, меня сочли за ворожею изъ Москвы... Больные повалили ко мнѣ со всѣхъ сторонъ. Ежедневно до 11-ти часовъ вечера у меня были больные. Среди нихъ огромный процентъ страдающихъ глазными болѣзнями. Зачастую отъ меня, какъ отъ ворожеи, требовали невозможнаго. Прямо ждали какихъ-то чудесъ. Напримѣръ, просили и умоляли дать инъ снадобья для слѣпорожденныхъ и т. д. Только одинъ „жрецъ“ наотрѣзъ отказался отъ всякой помощи,, отъ всякаго пособія. Ни отъ земства, ни отъ Краснаго Креста, ни отъ частнаго кружка онъ не захотѣлъ взять ни одной копейки, ни одного зерна, хотя, видимо, терпѣлъ страшную нужду".
Вообще разсказовъ, рисующихъ глубокую народную темноту, царящую въ степной деревнѣ, мнѣ приходилось слышать цѣлую массу отъ лицъ, побывавшихъ „на голодѣ“... Да и откуда появиться свѣту въ этихъ глухихъ деревняхъ? Не изъ этой ли школы— тѣсной, грязной, обдѣленной учебниками, лишенной всякой библіотеки? Не отъ этого ли учителя—жалкаго, забитаго, чуть-чуть грамотнаго, трепещущаго предъ множествомъ всякаго начальства, надзирающаго за нимъ? Не отъ этого ли пастыря духовнаго, давно забывшаго скудную семинарскую премудрость и съ головой ушедшаго въ погоню за хлѣбомъ насущнымъ? А вѣдь другой интеллигенціи наша степная деревня не знаетъ, не видитъ около себя, если не считать, конечно, станового да урядника съ нагайкой. Только въ годину тяжелаго бѣдствія, поразившаго Поволжье, нашъ народъ вдругъ увидѣлъ какихъ-то новыхъ людей, которые неизвѣстно откуда пришли къ нему, чтобы предложить свои услуги, свою помощь.