— Почему же, батюшка?
— Признаться сказать, поопасался. Думаю себѣ: удобно ли мнѣ, православному іерею, хлопотать за раскольниковъ? Какъ бы за это непріятностей не нажить. Неизвѣстно, какъ начальство взглянетъ... Можно вѣдь ни за что пострадать...
Въ это время ударили къ вечернѣ. Священникъ перекрестился. Ему предстояло отправиться въ церковь, чтобы служить пасхальную вечерню. Мы начали прощаться. Провожая насъ, о. Ильинъ повидимому съ искреннимъ чувствомъ замѣтилъ;
— Да... не будь помощи отъ Краснаго Креста и частнаго кружка, здѣшній народъ перемеръ бы отъ голоду... Спасибо добрымъ людямъ—помогли!..
Распростившись съ отцомъ Павломъ и г-жей Снѣгиревой, мы отправились на квартиру къ сестрамъ милосердія, куда намъ вскорѣ подали лошадей. Спустя нѣсколько минутъ мы выѣхали изъ Бритовки.
Грустные, сумрачные мы молча сидѣли въ тѣсной плетенкѣ. Когда мы проѣзжали мимо церкви, тамъ шла вечерня, виднѣлись зажженныя свѣчи, изъ открытыхъ оконъ слышались пасхальные, радостные гимны. И почему-то невольно приходили на память стихи поэта:
Христосъ воскресъ поютъ во храмѣ,
Но грустно мнѣ... душа молчитъ:
Міръ полонъ кровью и слезами,
И этотъ гимнъ предъ алтарями
Такъ оскорбительно звучитъ...
Намъ пришлось снова проѣхать значительную часть села, при чемъ среди покосившихся лачугъ и ободранныхъ крышъ попадались на глаза и исправныя постройки, и опрятные костюмы, и лающія собаки, но теперь все это уже не смущало меня, и вопросъ, „да гдѣ же голодъ“, болѣе не возникалъ. Теперь для подобнаго вопроса уже не могло быть повода и мѣста, такъ какъ въ первомъ же селѣ, ко-
торое намъ пришлось посѣтить, мы воочію увидѣли настоящій и несомнѣнный голодъ, во всемъ его ужасѣ, со всѣми его роковыми послѣдствіями, видѣли сотни людей, которыхъ голодъ пригвоздилъ къ постели, которыхъ онъ обезобразилъ, изсушилъ, обезкровилъ, покрывъ ихъ тѣло кровоподтеками и язвами, которыхъ онъ надолго, если не на всю жизнь, сдѣлалъ калѣками...
Студенты на голодѣ.
Въ восьмомъ часу вечера мы пріѣхали въ село Ташолку, въ которомъ считается 2,166 душъ обоего пола. Населеніе почти исключительно русское, безъ замѣтной примѣси инородцевъ. Широкая главная улица села, по которой мы только-что проѣхали, несмотря на праздничное время (стоялъ первый день Пасхи), была тиха и безлюдна.
Начинало смеркаться, когда пара тощихъ земскихъ клячъ подвезла насъ къ „взъѣзжей". Въ весеннемъ влажномъ воздухѣ чувствовалась свѣжесть. Вылѣзши изъ тѣсной плетенки, въ которой намъ пришлось просидѣть, скрючившись, почти цѣлые три часа, мы расправляли себѣ отекшіе члены, наблюдая въ то же время за переноской нашихъ вещей.