Женщина подскочила и с сухим стуком схлопнула колени. Наганя нырнула в ноги старушке и с хихиканьем защелкнула на них кандалы.
– Марья, – послышался тихий голос, но Марья напомнила себе, что нельзя ни с кем разговаривать, и смотрела строго вперед.
– Марш, товарищ Лежебока! – прокричала берданка. Она прикрыла рукой одно ухо, топнула ногой и выпустила изо рта три пули с тихим звуком глушителя: пшшшт, пшшшт, пшшт. Все выстрелы легли вокруг бабушки. Она осталась цела, только подскочила, как пуганая корова.
– Быстрее! Быстрее! Полиция! Беги! Помнишь еще, как юбки подбирать!
Женщина кричала и спотыкалась, путаясь лодыжками в оковах.
– Не падать, а то я тебя арестую за то, что растратила свою жизнь на борщи да на детей!
– Марья, – опять позвал голос.
Марья зажмурилась. Я не буду отвечать, исступленно повторяла она.
Наганя наступала старухе на пятки, плюясь заглушенными пулями и смачно шлепая по пальцам ног штыками, которые были спрятаны у нее под мышками, о чем Марья даже и не знала.
– Не реви, старая морщинистая верблюдица! Ты только подумай, каких историй ты наплетешь другим плюющимся скотам! Как черт гнал тебя по снегу! Ты будешь Верблюжьей Королевой, зассанка-медалистка!
– Марья Моревна, посмотри на меня.
Марья больше не могла сопротивляться. Она посмотрела вниз. Перед лошадью стояла прекрасная молодая женщина со светлыми волосами, собранными в элегантный узел, как у балерины. На ней была толстая шуба из белого меха. Такие обычно мужчины дарят своим любовницам. На груди ее мерцала россыпь света, будто кто-то плеснул на грудь из ведра расплавленного серебра. Оно сияло как бледная звезда.
– Светлана Тихоновна, – ахнула Маша.
– Да, это я, – сказала женщина. – Спускайся, обними меня, моя дорогая. Я была одной двенадцатой твоей матери, в конце концов.
Светлана протянула руки. Звезда на ее груди зарябила.
– Мне нельзя. – И Марья почувствовала, как глаза ее вскипают слезами. Она и не подозревала, как сильно хотела увидеть человеческое лицо, тем более материнское.
– Та Марья, что я знала, не беспокоилась о том, что можно, а что нельзя. Ты украла мою щетку для волос, вообще-то, и убежала среди ночи, как дрянная девчонка. Но я дарю тебе ее без грусти, как и положено матери.
– Как ты здесь очутилась, Светлана? Это же другой конец света. – Пальцы Марьи мучительно хотели погладить ледяную щеку женщины, спросить: Как там моя родная мать? Что с моим отцом? Слышно ли что от моих сестер? И я вовсе не дрянная девчонка.
– Верно-верно! Ну, история такая – я умерла несколько месяцев спустя после твоего ухода. Ничего нельзя было поделать, я так голодала. Когда полиция пришла, чтобы допросить моего мужа о его членстве в каком-то кружке, я плюнула им в лицо и сказала, что им должно быть стыдно за то, что они обжираются в своих огромных квартирах, когда мои детки и я не помним вкус мяса! Такие вещи нельзя говорить. Я это знала. Сейчас я думаю, что просто устала жить. Что толку в это время быть живым?