Маша почувствовала капли холодного пота на спине. Катя ласковая, домашняя и Катя, представшая перед ней сейчас, – два разных человека – как близнецы: добрый и злой.
А если быть честной, Алёша тоже был разным: мрачным и весёлым, осуждающим и нежным, заботливым и грубым. Любящим и, наконец, страшным, безумным. Никто не знает, повторится ли с ним это… Но отчего-то Маша не боялась, не могла его бояться. Может, оттого, что отчасти стала ему как мать, когда нянчила его, немощного, не спала ночами у кровати, учила заново двигаться, или оттого, что они обменялись не только клетками, но частицами души, когда были любовниками?
Затрезвонил в руке телефон, Маша вздрогнула и, не глядя на номер, поднесла к уху.
– Мария? – произнёс до боли знакомый баритон. – Доброго дня!
– Здравствуйте, батюшка! – оживилась она. – Как вы?
– Спасибо, твоими молитвами. – Отец Георгий помялся, словно ему было неловко, и продолжил: – Я спросить тебя хотел, ты с Алексеем нашим связь не поддерживаешь?
– Поддерживаю.
– Хотел узнать, как он. На сердце неспокойно, хоть и не до́лжно мне. Давно его видела?
– Сегодня. Мы… вместе, батюшка.
– Не венчаны живёте? – недовольно буркнул отец Георгий и прикусил язык: – Ох, да как же вам быть венчанными, Алексей-то…
– Мы не живём вместе. Встречаемся. Он в музыкальном конкурсе участвует здесь, в Москве. Вы же знаете, как он поёт.
– Ну, добро. Значит, зря волновался. Здоров он?
– В общем, да. Более-менее. А почему мы не можем быть венчаны с Алёшей? – не удержалась Маша. – Потому что я не воцерковлена? Так он пока не настаивал.
– Ты ни при чём, Мария, хотя… и без тебя не обошлось.
– Батюшка, вы договаривайте, пожалуйста.
Иначе я с ума сойду. Столько секретов вокруг! Прошу вас!
– Алексей от церкви отлучен епархиальным судом. На три года. За грехи свои, что на тебя кидался… И за блуд…
– Какой блуд? – ахнула Маша.
– Да с тобой, наверное. Глупый он, спорить принялся с протоиреем: мол, не блуд, а любовь. Так бы епитимьями обошлось, хоть и строгими.
– Боже мой! А когда это было?
– В июне. Ходатайство сам подал. Будто наказать себя решил.
– Это ради вас батюшка, – вздохнула Маша. – Только ради вас. Алёша так скучал!
– Ох, Мария, не трави душу! Я же по закону нашему сообщаться с ним не должен. Но сердце кровью обливается.
– А вы лучше по сердцу, батюшка, поступайте, а не по закону.
Священник замолчал, и Маша поторопилась добавить:
– Я не учу вас, отец Георгий, и умничать не пытаюсь, просто, правда – так лучше. Когда Иисус жил, он ведь тоже не по писаным законам поступал. Сами знаете…
– Кхм, Мария, может, ты и права, – пробормотал священник, и Маша расслышала в баритоне нотки радости, обычной, человеческой, плохо скрытой. Он попросил: – Алёше передай, что я звонил. И, если захочет, дай ему мой телефон.