– Дима? Димка?! – Анна так удивилась, что он беспрепятственно отобрал у нее всю поклажу. Наконец она его разглядела: – Боже мой, Димка! Какой ты огромный! Дай я тебя поцелую!
Он покраснел, но нагнулся и подставил ей щеку – ой, колючий!
– Ты что, уже бреешься?
– Ань, мне двадцать лет, ты что!
– Двадцать лет! Не может быть!
Всю дорогу она косилась на Димку – надо же какой! Высоченный, загорелый, вырос – не узнать, только глаза все те же – серые, в обводке длинных темных ресниц. Он проводил ее до дома, натаскал воды, принес целый тазик яблок и слив, и не оставалось ничего другого, как напоить его чаем. Он смотрел на нее и светился от радости, и Анна все время невольно улыбалась – такой он был юный, крепкий, чистый, как будто только что из упаковки.
– А ты чего на ночь глядя на дачу? – спросила она. Но Димка толком не ответил, а стал рассказывать ей про свадьбу Ирки.
– Замуж собралась, представляешь?!
Не мог же он сказать ей, что вовсе и не приехал, а как раз бежал на электричку в Москву, но, увидев Анну, передумал. Какое счастье, что он не уехал вчера, с родителями. Какое счастье, что опоздал на предыдущую электричку! От одной мысли, что он мог пропустить Анну, у Димки холодели руки. Месяц! Целый месяц она будет здесь! А может, и два! Он тут же решил, что не поедет в Москву ни за что. Еще чего! Но Анна как-то очень ловко выспросила у него, где он учится, как, зачем и почему, а врать он не умел, и потому признался что придется завтра тащиться в институт. Но вечером! Вечером он вернется сюда и тогда… Что, собственно, тогда, Димка не знал…
Когда Димка ушел, Анна разобрала вещи, походила по дому, с любовью оглядывая знакомые уголки – Софьи Леопольдовны уже три года как не было в живых, без нее Лифшицы почти не ездили на дачу, и дом слегка одичал. Она решила, что будет жить наверху, в Сониной мансарде. Потом прошлась по заросшему саду – яблоки и сливы падали на траву, исходя соком, и вокруг вились злые осы, надсадно жужжа. Анна дошла до забора, где в зарослях малины была дыра к соседям – от старых качелей не осталось и следа. Вместо них купили качели-диванчик под тентом, и Софья Леопольдовна в последние годы возлежала там с детективом и миской смородины. Диванчик стоял напротив веранды, а здесь, на том самом месте, где Сергей впервые поцеловал Анну, вовсю разросся жасмин. На малине еще попадались поздние ягодки, Анна задумчиво собрала их и положила в рот. Сердце щемило – все-таки шесть лет вместе!
Или семь?
Нет, шесть…
Шесть лет назад Сергей сел напротив нее в электричке – успел в последнюю минуту – и сразу занял все пространство своими длинными, затянутыми в джинсы ногами. Совершенно седой, он не выглядел тем не менее старым – скорее рано поседевшим мальчишкой с пронзительно голубыми глазами и голливудской улыбкой. Он тоже, почти не скрываясь, разглядывал ее: Анна была в новом платье, собственноручно вышитом и украшенном аппликацией, – ей удивительно шел темно-бордовый цвет. Пестрый шнурок с бисером она повязала по волосам и такой же – на запястье. Рассмотрев ее, он опять улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. «Надо же, ямочка на щеке», – с удивлением отметила Анна. Он произнес длинную тираду по-английски, и Анна вытаращила на него глаза: иностранец? Улыбка-то вполне американская. Она ответила, сознавая неуклюжесть своего школьного английского: