– Женечка, детка, а сколько тебе лет?
– Вот! Уже четыре! – И она растопырила мокрую ладошку, подогнув большой палец, и Дима вдруг заметил на ее мизинчике малюсенький наростик, как бы намек на несформировавшийся шестой пальчик – у него самого был точно такой же, и лет в двенадцать эту штуку удалили.
– А когда твой день рождения, ты знаешь?
– В июне.
Все сходилось, он тут же посчитал. Боль в душе усилилась во сто крат, и при виде тарелки с котлетой и картофельным пюре его затошнило. Все происходящее казалось ему нереальным. На Анну он не мог даже смотреть и не отводил глаз от Женечки, которая неуклюже – я сама! – возила вилкой в желтом пюре и ковыряла котлету.
– Почему ты мне не сказала?
– Я не хотела осложнять тебе жизнь.
Разговаривать при Женечке было совершенно невозможно, но он должен был знать!
– Но ты вообще собиралась мне рассказать? Когда-нибудь?
– Я не знаю.
Женечка доела котлету, а картошку размазала по тарелке, но Анна не сказала ни слова, поставив перед ней кружку с компотом. Она таращила на них серьезные глаза, и оба улыбались ей по очереди.
– И давно… ты одна? – Дима протянул через стол руку и вытер Женечке щеку, измазанную пюре.
– Чуть больше трех лет.
– Три года! И за это время ты даже не позвонила ни разу! Ты что… ты совсем вычеркнула меня из своей жизни?
– Не кричи. Ты тоже не позвонил.
– Я? Но… ты же сама… запретила!
– А ты послушный мальчик.
Их взгляды встретились – словно со звоном скрестились две рапиры, рассыпав фейерверк искр. Дима встал.
– Ну что ж, спасибо за ужин. Я пойду.
Женечка смотрела испуганно, и он улыбнулся ей деревянной улыбкой:
– Пока, детка! Можно тебя поцеловать?
Нагнулся и поцеловал персиковую щечку – на него пахнуло котлетой, компотом и еще чем-то младенческим, свежим и сладким. Отчаяние было таким сильным, словно вместо сердца – кусок льда, от которого волны жестокого холода расходились к кончикам пальцев на руках и ногах. Анна закрыла за ним дверь и некоторое время постояла прислушиваясь: на площадке было тихо, она опять распахнула дверь – и пусто: он не стал вызывать лифт и ушел пешком.
Ну что ж, все правильно. Я же этого и хотела.
Ты действительно хотела вот этого?
Я не знаю! Зачем? Зачем его черт принес? Так было все понятно, спокойно. Никто нам не нужен! Никто. Нам с Женечкой прекрасно вдвоем. Мы справимся.
Да? А что же ты плакать собралась?
И неправда! Ничего я не собралась…
Плакать было никак нельзя. Анна пошла на кухню. Она прибралась, а потом целый вечер читала Женечке ее любимого «Айболита» – это была старая книжка, которую ей когда-то купил папа. Потом они купались, и, оборачивая мягким махровым полотенцем мокрую Женечку, Анна уже спокойно думала: все правильно. Ничего больше и не надо.