Тогда, после пролития первой крови, агенты Милославских бросились на Матвеева, тоже скинули его на подставленные копья. По легенде, Наталья Кирилловна вцепилась в Матвеева и голосила, не желая отдавать стрельцам, а маленький Петр вцепился в бороду Артамону Сергеевичу. Стрельцы рванули, тело боярина полетело вниз, на острия копий, а в ручке десятилетнего Петра остались клочья сивой бороды Матвеева.
Все дальнейшее показывает: началась кровавая неразбериха, в которой главную скрипку играли вовсе не агенты Милославских (вряд ли их было больше нескольких десятков) и не основная масса стрельцов, смущенных слухами и стремившихся, в конце концов, «отправить службу», как уж они ее понимали. Тут началось время мародеров, время тех неполноценных личностей, которые есть в любой среде, но которые в обычное время малозаметны; их время приходит, когда надо «бить и спасать».
Именно тогда, 15 мая 1682 года, убит был вслед за Матвеевым князь Григорий Григорьевич Ромодановский, не числившийся ни в каких списках «изменников», то есть попросту врагов Милославских. Но зато этот умный и спесивый человек раздражал плохих солдат своей требовательностью, строгостью, порой — ненужной жесткостью и высокомерием. И это была не единственная жертва такого рода — всего за 15–17 мая истреблено было до сотни человек, из которых от силы треть были те, до кого сами добрались или на кого указали агенты Милославских. В основном это были люди, по какой-то причине неугодные стрельцам… вернее, какой-то части стрельцов.
Стольника Федора Петровича Салтыкова приняли за Афанасия Нарышкина, убили его, а потом опознали и отвезли труп отцу, боярину Петру Михайловичу Салтыкову, с извинениями. Тот со словами «Божья воля!» велел угостить убийц сына вином и пивом.
Так же точно приехали они и к восьмидесятилетнему князю Долгорукому, отцу Михайлы: просили прощения, что не удержались, убили. Старик выслушал их спокойно и тоже угостил вином и пивом. Но когда стрельцы вышли, а на труп Михайлы с воем упала вдова, старик, большак рода Долгоруких, произнес: «Не плачь! Щуку-то они съели, да зубы остались, недолго им побунтовать, скоро будут висеть на зубцах по стенам Белого и Земляного города». Холоп слышал это и побежал за стрельцами, рассказал, что старик грозится, пугает стрельцов последствиями бунта. Возмущенные представители трудового народа вернулись и свершили революционное правосудие — убили 80-летнего Долгорукого, рассекли труп на части, выбросили за ворота в навозную кучу.
Среди убитых был и Даниил фон Гаден, врач покойного Федора Алексеевича, обвиненный в отравлении царя. Узнав, кто его ищет и зачем, он двое суток прятался в Марьиной Роще, переодетый в нищенское платье, но потом пошел снова в Немецкую слободу — надеялся у знакомых взять чего-нибудь поесть. Москва с ее населением тысяч в 80 человек была, по сути, маленьким городком; на улице врача опознали, привели во дворец; и как ни клялись царевны, как ни уверяли, что Даниил фон Гаден не повинен ни в чем, потащили в Константиновский застенок — пытать. Стрельцы орали, что у него в доме нашли сушеных змей и «черные книги». Фон Гаден, не выдержав пыток, наговорил самых невероятных вещей и просил дать ему три дня сроку; мол, тогда он покажет тех, кто виновен куда больше него самого.