Из плотских радостей очень любил разве что охоту, но это как раз тот случай, для него малотипичный, когда страсть Алексея Михайловича оказалась гипертрофированной, крайней, и на нее он тратил много времени и сил. А так он любил жизнь, радовался жизни от души, но ничего в ней не выделял и не любил чрезмерно, до безумия. И вся жизнь царя подчинялась сложному, театрализованному обряду, даже его любимая соколиная охота.
А кроме того, Алексей Михайлович был хорошо образован. Во-первых, «он прошел полный курс древнерусского образования, или словесного учения». На шестом году начали его учить грамоте; патриарший дьяк по указу дедушки Филарета составил букварь, учил же мальчика дьяк одного из московских приказов. «Через год перешли от азбуки к чтению часовника, месяцев через пять к Псалтирю, еще через три принялись изучать Деяния апостолов, через полгода стали учить писать, на девятом году певчий дьяк, то есть регент дворцового хора, начали разучивать Охтой (Охтоих), нотную богослужебную книгу, от которой месяцев через восемь перешли к изучению „страшного пения“, т. е. церковных песнопений Страстной Седмицы, особенно трудных по своему напеву — и лет десяти царевич был готов — прошел весь курс древнерусского гимназического образования».
Но дядька царевича, боярин Борис Иванович Морозов, не ограничился этим: убежденный западник, он считал необходимым показать Алексею, что западные страны таят интереснейшие соблазны и что у Европы необходимо учиться. В какой-то степени это западничество было очень поверхностным: дядька одел царевича Алексея в немецкий кафтан, завел ему игрушечные латы, сделанные специально для Алексея немцем Петром Шальтом, и «потеху» — игрушечного коня немецкой работы, на котором можно было сидеть и «ездить». Кроме того, дядька ввел принцип наглядного обучения с помощью немецких «карт» — гравированных картинок, купленных за 3 алтына 4 деньги в овощном ряду.
Невелико оно, освоение европейской премудрости?
Но, во-первых, очень часто (и не только в истории России) многое начиналось именно с технических игрушек, с каких-то мелочей, заставляющих задавать простенькие вопросы: да почему же у нас самих так не получается?! И право же, не очень важно, что это за штука — винтовка, попавшая в руки новозеландскому вождю с потерпевшего крушения китобойца, или гравированные картинки, которые почему-то умеют делать немцы и не умеют делать русские.
И у отца Алексея, у Михаила Федоровича, были часы и оригинально сделанная игрушка: орган, музыка в котором соединялась с пением вмонтированных в него механических игрушек — соловья и кукушки. Царь очень любил смотреть на эти вещи, почти что играл ими, как мальчик. Но ведь и раздумывал о чем-то, и оценивал что-то, забавляясь с этими полуигрушками. Наверное, часы и орган тоже сыграли свою роль в тех решениях, которые он принимал уже в очень важных делах.