Сергей Михайлович Соловьев почему-то ставит царю в вину то, что он не опалился на своего тестя… А что, были причины подвергать его опале? Царь отлично знал цену ничтожному тестю и последовательно не допускал его ни до каких серьезных дел, несмотря на прямые просьбы родственников и самой царицы. Если бы допустил — тогда, скорее всего, и правда пришлось бы казнить старое ничтожество или уж, по крайней мере, «опаляться» на него, выгонять, удалять от дворца. Алексей Михайлович ограничился тем, что надавал тестю пинков и прогнал его с заседания Думы; наверное, это тоже огорчило царицу, но, несомненно, было куда лучше казни жалкого, но любимого царицей папочки. Царица огорчалась неуважению мужа к отцу, но уступи ей царь, и ему пришлось бы огорчить жену несравненно больше.
И кроме того, царь должен был думать ведь не только о своей семье. Дай он войско, дай он серьезное поручение Милославскому, и страшно подумать, к каким последствиям это могло бы привести и для государственных дел, и для всех подчиненных Милославского!
Приходится признать, что царь проводит как раз железную линию, и государственную, и семейную. При несомненной любви к Марии Ильиничне он никак не оказывается в убогой роли подкаблучника, и при всей своей любви к гармонии не поддается на провокации окружения.
Еще круче высказывается Ключевский: Алексей Михайлович, «…очевидно, человек порядка, а не идеи и увлечения, готового расстроить порядок во имя идеи. Он готов был увлекаться всем хорошим, но ничем исключительно, чтобы ни в себе, ни вокруг не разрушить спокойного равновесия».
Владимир Осипович решительно заявляет, что готов считать Алексея Михайловича исключительно приятным человеком, «…но только не на престоле. Это был довольно пассивный характер… При нравственной чуткости царю Алексею недоставало нравственной энергии… он был малоспособен и мало расположен что-либо отстаивать и проводить, как и с чем-либо долго бороться… В царе Алексее не было ничего боевого; менее всего имел он охоты и способности двигать вперед, понукать и направлять людей» [10. С. 429–430].
И далее: «Он был не прочь срывать цветки иноземной культуры, но не хотел марать рук в черной работе ее посева на русской почве».
Мнения эти глубоко несправедливы, во-первых, потому, что при необходимости Алексей Михайлович умел быть и крут, и жесток. Во время польской войны он показал себя воеводой, бестрепетно подвергающим риску и себя, и всю армию. Когда это было нужно, он отлучал от своего двора, прогонял и наказывал людей.
Слова австрийского посла Мейерберга о том, что царь при беспредельной своей власти над народом, привыкшим к рабству, не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь, не совсем точны. Алексей Михайлович никогда не «посягал» на честь, имущество и жизнь невинных людей, это точно. Можно уверенно сказать, что при всей его вспыльчивости он не любил ни на что «посягать», и всякий раз, когда вставала такая необходимость, не испытывал удовольствия. Ему не нравилось гневаться, опаляться, ругать, казнить. Он хотел бы оставаться добрым монархом, несущим в себе гармонию, которого все любят и с которым всем хорошо.