Две мины взорвались одна за другой. Пограничники наступили на нужный камень, активировали одну мину, которая подпрыгнула на положенную высоту и рассыпала смертоносные осколки. Одновременно с ней, от сотрясения почвы, сработал детонатор второй мины и завершил то, что не завершила первая.
Разведка пограничников, по сути дела, перестала существовать. По крайней мере, перестала существовать в том виде, в котором существовала до этого. Беспечные бойцы, шедшие вниз по ущелью и строившие планы на дальнейшую жизнь, уже никогда эти планы воплотить не смогут. Если в отдельных фрагментах их тел еще сохранилась пульсация жизни, то это ненадолго…
Возникла пауза, в которой тишина по-настоящему звенела напряжением и ожиданием дальнейшего развития событий.
— Огонь! — скомандовал эмир Гадисов, но сам уже понимал, что слишком долго он прятался от осколков за камнем и слегка опоздал со своей командой. Точно так же опоздали с началом стрельбы и его моджахеды, которые ждали команды. Носильщики-пограничники должны были успеть бросить ящики, которые несли, и схватиться за автоматы.
Но когда эмир поднял голову, то увидел, что носильщики не просто бросили ящики, а начали перебегать из авангарда к основной группе, где тоже к обострению событий оказались не готовы. Несколько очередей, посланных вдогонку бегущим солдатам, только добавили им прыти; одного, правда, сбили с ног, но выручил бронежилет: солдат тут же поднялся и побежал дальше. Уже не так быстро — неуклюже, словно хромая на одну ногу. Бежать ему было, видимо, больно.
Рамиз Омаханович прекрасно знал, что пуля при попадании в бронежилет тело чаще всего не задевает, но, бывает, ломает одно или несколько ребер. Ему самому однажды досталась такая неприцельная очередь из окопа курдских ополченцев. Тогда, сделав после боя рентгеновский снимок, Гадисов узнал, что у него сломаны два ребра, а два соседние — очень сильно ушиблены. Гипс на грудную клетку, понятно, никогда не накладывают, за исключением травмы позвоночника. Но гипс ведь никогда и не лечил переломы. Он только предохраняет кости от повторного воздействия на них, позволяя им срастись без искривлений. От госпитализации Гадисов тогда категорично отказался. Он предпочитал ходить, гонять по телу кровь для быстрейшего заживления костной ткани, морщась от каждого неосторожного движения. Не лежать же на кровати, опасаясь вызвать нечаянным жестом боль. Характер не позволял ему быть раненым.
Шприц-тюбики с промедолом, что дал ему тогда врач, быстро кончились. Приходилось терпеть, стараясь никому не показать свои ощущения. А они были не из приятных: сделать глубокий вдох тогда было невозможно, а уж кашель вообще вызывал потерю сознания. Как назло, именно тогда эмира угораздило простыть.