Деннис выключил телевизор и пошел укладывать Рори спать.
— Ты еще тут? — спросил Джона.
— Да, — молвила в трубку Жюль.
— И что ты обо всем этом думаешь?
— Не хочу сейчас включать психотерапевта, — сказала Жюль, — но у меня сложилось такое впечатление, будто Кэти просто мстит за то, что когда-то сделали с ней. Как ей кажется.
— Поясни?
— Я о том, что ей кажется, будто никто не встал на ее сторону в той ситуации с Гудменом. Что всем было наплевать. Так что когда случилась беда, ей естественно захотелось побыть героиней. Вот только она не героиня. Денег все еще нет. И вот она поступает с этими людьми так же, как Гудмен поступил с ней. И мы тоже — по ее словам.
— Да, вот именно. Мы ее уничтожили.
— А ты думаешь, это так? — спросил Джона.
— Ох, не знаю, — мягко сказала Жюль.
— Ты вообще хоть иногда вспоминаешь о нем? О Гудмене? — внезапно спросил Джона.
— Я помню его сгоревший нос. Колени. И то, какие у него были большие ноги в сандалиях.
— Да, он был крутым крупным самцом, — сказал Джона. — Был. Он мне так нравился, но тогда я не мог с этим смириться. Я никому не мог признаться, что я — гей.
Я и себе с трудом мог в этом признаться. Хотя, видит бог, я всегда им был, — он помолчал немного. — Интересно, как у него дела сейчас? И где он? Я имею в виду… Кэти смогла обо всем забыть, а он сделал карьеру и состояние. В конце концов, я понятия не имею, какими талантами он обладает, кроме своего очевидного таланта просрать все на свете.
— Или соблазнить всех на свете, — слабым голосом добавила Жюль.
— Так как, по-твоему, что на самом деле произошло у них с Кэт?
— Джона, — опешила Жюль. Она понятия не имела, что сказать. Как так вышло, что он ни разу не спрашивал ее об этом напрямую за все годы дружбы?
— Мы только что пережили теракт и пытаемся держаться вместе. И вот ты спрашиваешь меня о Гудмене и Кэти? Именно сейчас?
Она попыталась увильнуть от его вопроса, но получилось не очень правдоподобно.
— Извини, — удивленно пробормотал Джона. — Ты никогда не думала об этом?
Жюль выдержала красноречивую паузу.
— Да, — наконец, сказала она. — Думала.
* * *
— Если бы в восемьдесят шестом году, после того, как мне поставили диагноз, кто-нибудь сказал, что в две тысячи втором я буду все еще жив, я бы спросил: что вы курили? — сказал Роберт Такахаси, стоя в окружении темного золота банкетной комнаты. Его слова встретили вежливым смехом и несколько зловещим жидким покашливанием, затерявшимся между столами.
— И опять-таки, если бы кто-то сказал мне, что в небоскребы, стоящие посреди Нью-Йорка, врежутся угнанные самолеты, я бы спросил то же самое.