Алекс подошел к ней совсем близко, бежать было поздно. Он похудел, осунулся, взгляд запавших глаз стал еще мрачнее, а в одежде не ощущалось прежнего лоска. «Очевидно, он тоже страдал все эти месяцы после нашего разрыва», — подумала Мелисанда и внезапно поняла, что, несмотря ни на что, все еще его любит.
Он судорожно проглотил подступивший к горлу ком и срывающимся голосом произнес:
— Здравствуй, Мелисанда!
— Здравствуй, Алекс! — тихо сказала она.
Они замолчали, но окружающее пространство моментально наэлектризовалось от бессловесного обмена мыслями и чувствами.
Первой тишину нарушила Мелисанда:
— Я собиралась сварить кофе. Могу тебя угостить. — Она спокойно отперла ключом дверь и распахнула ее перед Алексом.
Он расправил плечи и, как ей показалось, облегченно вздохнул.
— Спасибо, с удовольствием! — Он прошел мимо нее в прихожую.
Запирая дверь, Мелисанда отчетливо вспомнила, как когда-то запирал дверь своей квартиры Алекс, а она озиралась по сторонам, с трепетом ожидая, пока он ее обнимет.
Она отогнала неуместное видение, вспомнив, что только что, но дороге от издательства до дома, решила не пускать прошлое в свою жизнь. Стараясь контролировать каждое свое движение, она обернулась к Алексу и нарочито любезно сказала:
— Располагайся, будь как дома. Позволь мне повесить в шкаф твое пальто. Кофе скоро будет готов, конечно, не такой ароматный, каким угощают в Рио.
Пока она была вполне довольна собой; ей удавалось оставаться вежливой и невозмутимой, такой, какой она была этим утром, в кабинете мистера Сампсона, и раньше, на протяжении последних нескольких месяцев, когда находилась на людях.
Алекс передал ей пальто, висевшее у него на руке еще с тех пор, как он сел поджидать ее в коридоре; Мелисанда убрала его в стенной шкаф и молча прошла на кухню.
Оставшись одна, Мелисанда сделала успокаивающий вдох и попыталась собраться с мыслями. Но одно дело — убеждать себя, что нужно любой ценой оставаться невозмутимой, и совсем другое — осуществлять это на практике, когда чувствуешь, как пробуждаются в тебе давно забытые ощущения, которых не смогли убить ни месяцы разлуки, ни боль обиды.
Когда она вернулась в гостиную, держа в руках поднос с чашками и кофейником, Алекс, заслышав за спиной ее шаги, поставил на место книгу, взятую с полки, и обернулся.
— Позволь, я попытаюсь это куда-нибудь пристроить, — сказал он, забирая у нее поднос, и, оглядевшись по сторонам, поставил его на стопку альбомов по искусству. — Ты не возражаешь против такого кофейного столика?
— Нет, конечно! — ответила Мелисанда. — Присаживайся! — Она махнула рукой на глубокое кресло, а сама села напротив него на диванчик и, чтобы не растеряться окончательно под его пристальным взглядом, стала разливать по чашкам кофе.