Плохо, что я ни рубля денег с собою не взял, но тут уж… чего уж там… Решил – так решил, ускорим отмирание старых рефлексов. Таксист довез меня до ЦПКиО бесплатно и ни о чем не спрашивая. Это было, если вдуматься, как бы ментальное кидалово, но, полагаю, что лишняя соринка на горбу у совести моей уже общего баланса не сдвинет. Я, кстати говоря, мог бы и выручку у него отнять вместе с заначками в бардачке, в приборной доске, в заднем кармане брюк и даже в самом секретном, от жены – между правым носком и кальсонным манжетом, в этот носок заправленном… Но зачем они мне, деньги его?
Букач задрожала по мере продвижения «к заветной черте». Понятно. И по-человечески понятно, и по этому самому… термин быстро не подобрать… короче говоря, как нечистую силу я ее тоже теперь понимаю.
– Вот что, Букач. Я в тебя впрысну чуток энергии с моего плеча, дабы тебе сытно и не скучно было на кусту сидеть, меня дожидаться. От-так!.. Круто, да, понравилось? А если вдруг что… ну, мало ли, что со мной… Почуешь если, что я того… беги прочь, ищи себе другого овеликого. Понятно тебе?
– Нет, о Великий! Не гневайся, пощади, не поняла!
– Б-блин! Гм… Сядь вон туда, на ветку и жди. Надоест ждать – беги прочь, свободна, понятно?
– Да, о Великий, буду ждать!
А я защиту поставлю, чтобы посторонние сюда не совались. И от мар, чтобы не суетились здесь и не обижали Букач.
Никто меня сюда не гнал, не тянул ни угрозами, ни приманками. Ленте, как я уже имел возможность ранее убедиться, глубоко все равно – где я и что я, для нее главное – съедобен объект или не съедобен; врагов на данный момент времени у меня вроде бы как не осталось – конкретных, реальных, мне известных… Но я здесь. Зачем? А затем, что я намерен эксперимент провести: я и Лента, уже без зажмуренных глазок, уже не собираясь давать стрекача при первой же оплеухе от неведомых сил, включая эту… Стару так называемую… Время под вечер, где-то девятый час, до сумерек еще далеко, дождя не предвидится… Людишки – здесь их не сказать чтобы густо, но туда-сюда снуют. А не фиг им тут делать, пусть подальше, подальше гуляют, за мостами отсюда. Ой, почему это я их людишками вдруг назвал? Что это со мною? Пустяк – а неприятный. Люди, а не людишки. Люди-человеки! Шуруйте отсюда… пожалуйста… один хочу побыть.
Помню, рассматривал я в Третьяковке одну картину, «Утро стрелецкой казни», по-моему, и тетка-экскурсовод по соседству воодушевленно пересказывала для своей группы легенду, связанную с этой картиной, с событием, на ней изображенным, дескать, стрелец, влекомый палачами к месту казни, говорит Петру: подвинься государь, а то место мне мало, не лечь как следует!