Он, конечно, переживал случившееся и даже решил уйти из кинопроизводства: вот стану на свадьбах снимать счастливые пьяные лица или вообще уйду в телеоператоры – да мало ли! Пока думал, куда податься, запил – у русского человека свой метод преодоления депрессии (жена с таким методом не согласилась, хотя и не спорила, она просто ушла). В общем, все в его жизни разладилось, словно какой-то разлом появился, трещина – не склеить, не выправить.
– Вот я и стал таким колючим, – усмехнулся Жданов, отхлебнув чай из железной кружки, – битым жизнью, тертым. Но ты не думай, я не давлю на жалость (он и сам не заметил, как перешел с Татьяной на «ты»), тем более что потом у меня все выправилось. Я ушел в документалку, ездил по всему миру (путешествия – как способ убежать от себя), снимал, что хотел, а потом неожиданно для всех, и главным образом для себя самого, получил приз за свой документальный фильм. Кстати, первым, кто меня поздравил, был как раз мой бывший друг. Седов прислал – какая прелесть – поздравительное эсэмэс!
– А ты что? – Татьяна тоже перешла на «ты».
Мужчина пожал плечами – ничего, ровным счетом – ничего.
– Но ведь он сделал шаг к примирению?! Почему ты его не простил?
– Не знаю, – вздохнул Жданов, – это сложно – простить. Отпустить обиду на волю. Я не смог.
– Но тебе плохо от этого? – тихо спросила Татьяна.
Он ушел от ответа, сделал вид, будто нужно срочно подбросить дров, отвернулся.
Молчали. В печке плясали языки пламени, за окнами падал снег.
«К утру, наверное, заметет дом до самой крыши», – подумала Татьяна. Она почувствовала, что снова замерзла, даже вот зубы от холода застучали, – продрогла прямо до костей.
Жданов вдруг замер и прислушался:
– Слышишь? Какой-то странный звук? Что это?
Татьяна смутилась:
– Это я отбиваю зубами чечетку.
– Ты замерзла? – догадался Жданов.
Девушка пробормотала, что есть немного.
Мужчина улыбнулся:
– Есть один верный способ согреться… – и притянул ее к себе.
Ольга напряженно вслушивалась в звуки, доносившиеся из прихожей, гадая, кто же посмел нарушить их романтическое свидание. Очень скоро Степан вернулся в гостиную, но не один. Да, не один. Такого поворота Ольга, разумеется, не ожидала! В гостиную вошла Славяна (промокшая куртка, сумка с таксой и насупленное лицо – девочка явно не ожидала увидеть здесь Ольгу) в сопровождении черной, кудлатенькой собачонки, такой мокрой, что хоть выжимай и суши. Собачонка приветственно тявкнула и принялась яростно отряхиваться, разбрызгивая капли во все стороны.
– Моя дочь и собака Цыганок, – объявил Степан, словно прибывшие нуждались в каком-то особенном представлении. Прозвучало довольно нелепо, и Тришкин сам это понял.