— Кровь-то уж больно одолевает, — говорит хожалка,—чашками идет.
Почти рядом с этою женщиной помещалась на нарах другая тяжело больная. Она также неподвижно лежит на спине, устремив лихорадочно горящій взгляд куда-то вдаль. От времени до времени она подносит ко рту какую-то серую тряпку, обтирает ею губы и выплевывает в нее кровь, сочащуюся из десен.
Заглянув в рот больной, я был поражен новым, до сих пор не виданным мною явленіем. Я вижу,—хотя некоторое время и не верю своим глазам, — как от распухших десен в разныя стороны отделяются какіе-то безобразные, мясистые отростки, которые наполняют рот, вижу, как целые куски живого мяса буквально отваливаются от десен. Я не в силах скрыть своего ужаса.
— Боже мой, что это такое?—шопотом спрашиваю я доктора.
— Это—разращеніе во рту, которое в медицине по внешнему виду известно под именем цветной капусты",—шепчет мне ной спутник.
— Но эти куски... ведь это явное разложеніе?..
— Сильнейшее пораженіе десен,—шопотом говорить мне на ухо доктор Гран.
Я спешу записать имя несчастной женщины. По словам сестер милосердія, это была местная крестьянка Александра Тюмина, 49 лет от роду.
Из дальнейших разспросов выясняется, что обе эти больныя происходят из крестьянских семей, долго боровшихся с голодовкой, но в конце концов принужденных распродать весь свой скот до последней курицы, весь свой скарб и дошедших до полной нищеты... Разсказ первой больной о том, как она употребляла всевозможныя усилія для того, чтобы отстоять последнюю телушку и сохранить ее для детей, произвел на нас тягостное впечатленіе.
Переходим в мужское отделеніе. Здесь все наше вниманіе приковывает к себе больной, лицо котораго,—щеки, лоб, нос и даже уши, даже губы,—было совершенно белое, точно оно было выделано из мела или алебастра. Лицо мертвеца обыкновенно менее страшно, чем это лицо цынготнаго больного.
Доктор, заметив впечатленіе, произведенное на меня видом больного, шепчет мне: „Ужасающее малокровіе", и затем обращается с разспросами к „сестрам" и хожалке.
— На руках в больницу принесли, — шепчет хожалка;—ни рукой, ни ногой не ног двинуть...
Мы молча подошли к больному, не решаясь безпокоить его своими вопросами. Он вскинул на нас свои глаза, которые казались особенно большими на его исхудавшем, осунувшемся лице, и, как бы прочитав на наших лицах немой вопрос, проговорил: „Кровь доняла"...
Проронив эти слова, он снова, казалось, погрузился в состояніе полной безучастности и апатіи. Едва ли он сознавал то, что делалось вокруг него.
— Вчера семь раз кровь шла,—пояснила хожалка, кивая в сторону больного. — Не чаяли, что и жив останется. Батюшку призывали... соборовали и причащали...