– Не о том думаешь. Снова эти стервятники летать будут, как и вчера.
– Да я как раз о них и думаю, – пробормотал я, широким шагом шагая рядом с дедом и помахивая вёдрами. – Вчера весь день гудели, правда, разрывов бомб было не слышно… Стой!
Мы замерли, вслушиваясь. Вдали на грани слуха грохотало.
– Не слышу, – покачал дед головой. Он был немного глуховат, даже приходилось громче с ним разговаривать.
– Наверное, немцы снова прорвались и сильно продвинулись. Как бы уже сегодня они здесь не оказались. Вон, видишь, на станции какая суета? Похоже, эвакуация идёт. Тоже канонаду слышат и понимают, к чему это ведёт.
Когда немцы тут проходили, я не помнил, да и о таком городке, как Дно, только здесь услышал, да и когда его взяли, не знаю. Но надо поторопиться. Что-то очень не нравится мне эта канонада. Значит, немцы пошли на прорыв, раз уже на рассвете начали так бить.
Мы уже возвращались с полными водой вёдрами, когда я, в очередной раз обернувшись – ну не верилось мне, что местную железнодорожную станцию оставят в покое, – заметил в небе несколько точек.
– Дед, шевелись быстрее, немцы!
Мы недалеко успели уйти от станции, так что, когда загрохотали разрывы бомб, пришлось аккуратно поставить вёдра и лечь. Мы наблюдали, как под бомбами всё разлеталось и горело, бегали люди. Заработали зенитки. Одна из бомб рванула недалеко от нас, так что слегка расплескало воду.
Шесть бомбардировщиков, закончив свою работу, развернулись обратно.
– Ну что, встаём? – спросил дед.
В ушах ещё стоял звон, дед наверняка тоже оглушён, поэтому я не стал надрывать связки, лишь отрицательно покачал головой, когда он на меня посмотрел, и пальцем указал на две точки. Я такой финт уже однажды видел. Когда бомбардировщики сделают свою работу и улетают, два «охотника» барражируют в стороне. Выжившие под бомбами, убедившись, что немцы убрались, начинают вылезать из укрытий, и тогда эти «охотники» начинают расстреливать их. Бывает, жертв даже больше, чем от бомбёжки.
Я не ошибся, всё было, как я и предполагал. Убедившись, что люди стали выбираться из убежищ, два мессера пролетели на бреющем, расстреливая всех. Да ещё и мелкие бомбочки сбросили, зенитку накрыв.
Посмотрев, как мессера удаляются, я встал и стал отряхиваться. Рядом закряхтел дед.
– Всё, дед, пошли, теперь уже можно, улетели! – громко сказал я.
Тот тоже отряхнулся, и мы двинули к лагерю. Там уже тревожились, видели бомбёжку. Дед сразу отправился поить лошадей, а я налил воды в собачьи миски.
Бабушка с мамой не могли не заметить, что я вернулся смурной. И когда мы позавтракали, я поторопил всех собираться.