— Омерзительно, — пробормотала я.
— Нормальному человеческому телу, — продолжал Каидан, — отпущен срок в сто двадцать лет, но люди живут меньше из-за проблем со здоровьем. А у повелителей и испов таких проблем нет, их тела могут дожить до этого возраста. Но и мы подвержены старению — тело, каким бы здоровым оно ни было, изнашивается. Повелитель избавляется от стареющего тела, прежде чем оно станет полностью негодным, вселяется в новое и создает себе новую ложную идентичность.
— А что происходит с брошенным телом?
Я вообразила себе зомби.
— Если в нем не было другой души, это выглядит как смерть от остановки сердца.
— А, понятно. И еще один вопрос — о душах исполинов. Они у нас наполовину демонические?
Каидан улыбнулся.
— Твои вопросы напомнили мне детство. Ровно то же я спрашивал у отца, когда был маленьким.
Я представила себе юного почемучку Каидана, и то, как он пожирает глазами демона, отчаянно желая, чтобы тот обратил на него внимание. Вот бы подержать на руках того маленького мальчика! А он пояснил:
— Нет, наши души — не человеческие и не демонические. Они своего особого типа, но все отмечены пятном происхождения от темных ангелов.
Мне не понравилось, как это звучит.
— А в твоем случае, похоже, есть еще отбеленная ангельская заплатка.
Забавно.
— И еще одна вещь, — сказала я, — которой я не понимаю. Если бы я родила, роды бы меня убили?
— Да. А почему ты спрашиваешь — подумываешь о зачатии?
Я легонько ткнула его в бицепс, он улыбнулся, но тут же снова сделался серьезным и добавил:
— Не знаю точно, в чем здесь дело, но мать никогда не выживает.
Я задумалась о матери, о том, как она мне пела, о ее любви ко мне, тогда еще жившей внутри нее. Она должна была знать, что не переживет родов и не возьмет меня на руки, но излучала чистую, ничем не замутненную радость.
— А ты, — спросила я Каидана, — ощущал эмоции своей матери, когда она была беременна тобой?
— Да. Я думаю, причина в том, что источник жизни у нас был общий. Временами я ощущал ее расположение ко мне, даже проблески любви, но по большей части она пребывала в отчаянии. Очевидно, ее мучили неотступные мысли о моем отце, а отец видел в ней только инструмент для достижения своих целей. Выбрал ее за красоту и за то, что ее наследственность хорошо дополняла его собственную. Совсем маленьким я спросил отца, что с ней сталось. Он ответил: «Ты убил ее — стыдись. Она была очень хороша собой».
Каидан поднял руку и запустил пальцы в волосы, загородив от меня лицо. Можно было только догадываться, что на нем написано. А я живо представила себе, как со всей силы бью этого папашу ногой в хваленое причинное место. Каидан прокашлялся и снова заговорил: