— Я не испытываю к ним никаких чувств. Игнорирую их боль. Не пускаю ее в свои мысли. Мне от нее ни горя, ни радости. За исключением одного случая, о котором мы уже говорили. Ну как, хватит с тебя трогательно-чувствительных подробностей?
С Каиданом следовало читать между строк. Почему он игнорирует чужую боль? Что случится, если он все-таки впустит к себе в сознание страдания другого человека? Если бы эти страдания были ему приятны, он бы не стал их отметать, а грелся в их лучах.
— Почему ты так стараешься внушить мне, что ты плохой? — спросила я.
— Потому что тебе лучше развить по отношению ко мне здоровый страх. Чтобы ты не могла потом сказать, что я тебя не предупреждал. Я не такой, как мальчики из вашей школы. Подумай о своей тяге к наркотикам. Вот у меня такая же к сексу.
Ох.
— До тебя начало, наконец, доходить? Давай объясню еще понятнее.
Понизив голос, он стал посвящать меня в детали своего ремесла.
— Через пять минут разговора с девушкой я уже знаю, что сказать, чтобы заманить ее в постель. Включая, кстати, и тебя, хотя приходится признать, что прошлой ночью я оказался плохим игроком. Кому-то достаточно разок польстить или оказать внимание, кто-то требует больше времени и сил. Я всегда делаю именно то, что нужно, чтобы они разделись, а потом — чтобы в будущем не могли перестать думать обо мне с любым другим. Я открываю им секреты их собственного тела, о которых многие даже представления не имеют. А потом бросаю их. Когда они просят меня остаться, я знаю, что они уничтожены.
Мое сердце колотилось как бешеное. Теперь я действительно перепугалась. Каидан скользнул глазами по моей ауре и произнес:
— Наконец-то.
Глава двенадцатая
Феромоны
При въезде в Нью-Мексико мы не разговаривали, каждый держал свои мысли при себе. Навстречу бежала уже не плоская техасская равнина, а пологие холмы и невысокие горы с пятнами кустарников. Смена ландшафта принесла мне облегчение. Юго-Запад был распахнут настежь, и я поражалась, как далеко здесь все видно.
Когда солнце опустилось совсем низко, Каидан притормозил и съехал на боковую дорогу. Мы припарковались возле какой-то забегаловки и вышли размять ноги. Сухой воздух казался мне разреженным — у себя дома я привыкла к влажной духоте.
Мы купили еды и молча принялись за нее. Стеклянная стена перед нами выходила на парковку. Закатные лучи набросили на окрестный пейзаж густо-розовое и оранжевое одеяние.
— Какая прекрасная у вас страна! Очень разнообразная.
— Великолепная, — согласилась я, пододвигая к Каидану вторую половину своего куриного сэндвича. Каидан доел ее, пока я подбирала остатки жареной картошки.