– Сочувствую, – проговорила я без малейшего сочувствия в голосе. Драмы и трагедии двенадцатилетней давности меня не интересовали. Куда больше меня волновали проблемы близнецов, причем сегодняшнего дня. Внезапно я уставилась на экран. Брэндон Ли был, как всегда, необычайно харизматичен.
– В этом виноват кто-то из ваших братьев? – сообразила я. – Аркадий, да?
– Борис. – Маленький мужчина на мгновение прикрыл глаза, а когда распахнул их, фамильные зеленые глаза Горенштейнов полыхнули лютой злобой. – Мой брат был тираном, это вы уже знаете, но не знаете, что он не терпел, когда ему противоречат.
– Не понимаю, – пробормотала я. – Вы взрослые люди, никого не касается ваша личная жизнь…
– Сразу видно, что вы не были знакомы с Борисом! – невесело усмехнулся Павел Станиславович. – Мой брат к тому времени уже достиг того, о чем мечтал – богатства, власти, влияния. А я… я был для него никто. И не имело значения, что я профессор консерватории, что меня ценят и уважают.
Павел горестно вздохнул:
– Я сам отчасти виноват – так глупо подставился. На закате жизни я полюбил. Константин Воронов был необычайно чутким, талантливым и ранимым. Это я его убил.
– Из-звините? – поперхнулась я.
– Нет-нет, на самом деле его никто не убивал, это было самоубийство, – успокоил меня Горенштейн. – У полиции не возникло сомнений. Просто мой брат поставил мне ультиматум – либо я прекращаю всякие отношения с этим молодым человеком. Либо… либо я пожалею. Так он сказал.
Маленький мужчина присел на диван и потер левую сторону груди. Потом поднял голову и произнес:
– Я решил, что смогу отстоять свое право жить так, как считаю нужным. Думал, у Бориса рука не поднимется сломать жизнь собственному брату. Но я его недооценил.
В стеклянном домике было тихо.
– Я должен был понять, что я для него ничто! Бориса интересовало только собственное процветание. Больше всего на свете он любил деньги. Точнее, любил делать деньги. На втором месте были его маленькие дочери-близнецы. Аркадия наш средний брат попросту презирал, но все-таки вял на работу в свою компанию. А ко мне Борис относился хуже, чем к собаке. Взять хотя бы это глупое прозвище – Шкарпетка. Он знал, как оно меня раздражает, и все-таки продолжал дразнить.
– Послушайте, Павел, почему вы не уехали? Вы могли бы перебраться в другой город и жить так, как нравится, – в сердцах сказала я. Терпеть не могу мужчин, похожих на раскисшее мыло.
– А деньги, милочка? – лукаво усмехнулся бывший профессор. – Заработок музыканта невелик. Мой брат-тиран купил мне квартиру, автомобиль, каждое лето я путешествовал по миру… Вы понимаете, секс-туризм необычайно привлекателен для таких, как я, – потупил взгляд музыкант. – Бориса все устраивало, лишь бы никто не знал о моих пристрастиях здесь, в родном городе. Но я посмел влюбиться…