– Шамраев Данила Алексеевич.
– Так, а теперь скажи, как звать этого бежавшего матросика.
– Алекс. Ну и что?
– На самом деле Александр Владимирович Шамраев.
– Так они родня? – обрадовалась я.
– Это еще не все приятные новости на сегодня, – продолжал Коваль, и глаза его горели сыщицким азартом. – Знаешь, как звали шофера, того, которого взорвали в машине вместе с папашей твоих близняшек? Не знаешь, подруга.
– Не томи, – попросила я.
Коваль не стал меня мучить:
– Владимир Алексеевич Шамраев.
– Значит, – сообразила я, – после смерти шофера семья Горенштейн – скорее всего, лично Аркадий – взяла на работу брата погибшего и даже дала дослужиться до начальника охраны, а сына этого шофера тоже приставили к делу. То-то до меня доходили слухи, что Алекс – любимчик хозяина. Весь персонал сменяют каждые полгода, а матрос служит несколько лет.
– Я всегда говорил, что ты умная женщина, – ухмыльнулся Коваль.
– Сама знаю. Да погоди ты, – отмахнулась я, – дай подумать. Значит, у него имеется веская причина для мести. Его отец погиб потому, что Борис Горенштейн кому-то перешел дорогу.
– Не слишком он спешил с местью, этот матросик, – задумчиво протянул Сергей. – Зачем Алексу было так долго ждать? К тому же Аркадий Горенштейн его благодетель – вон, на работу взял, зарплату хорошую платил.
– Это ты так думаешь, – перебила я приятеля. – Алекс, очень может быть, думал иначе. Карьерных перспектив у него не было никаких, разве что до старости быть матросом на яхте. К тому же он мог слететь с катушек по другой причине.
– Эти твои близнецы? – догадался Коваль.
– Одна из них. Валентина Горенштейн. То-то мне Дамир намекал, что у нее кто-то появился, а я не придала значения. Он мне говорил, что ради любимого девушка готова на самые дикие поступки. Я решила, что в нем ревность говорит, а спортсмен оказался прав.
Тут меня осенила очередная догадка.
– Что бы ты понимал! – Я свысока взглянула на приятеля. – А что, если причина, по которой Алекс решил убить своего благодетеля, вовсе не месть за отца? Что, если матрос сделал это из-за Тины?
– Вот вечно ты все усложняешь, Евгения! – оборвал меня Коваль. – Ты, конечно, не вполне типичный экземпляр, но все-таки у вас, женщин, одна любовь на уме. Моя Ирка тоже воспринимает жизнь в категориях «любит – не любит». Хотя вроде бы умная девушка.
Критику слабого пола я привычно пропустила мимо ушей.
– Смотри, что получается. Даже я успела заметить шашни матроса с хозяйской племянницей. Что уж говорить про Аркадия. Что, если Горенштейн поймал Алекса, так сказать, с поличным? Своими глазами увидел его роман с дорогой племянницей? Что бы ты сделал, будь на месте Аркадия? Вот представь, что кто-то приставал бы к твоей Кате?