Исповедь Еретика (Дарский, Вельтровский) - страница 49
Что ты почувствовал? Понимание? Сострадание? Может, вдохновение?
Сложно объяснить. Всё сразу. Я чувствовал смерть, буквальное ее присутствие. Эти ощущения подавляли. Появилось не только знание, но и осознание того, что в этом месте гибли люди. Не сотни, даже не тысячи, гораздо больше. Я не упал на колени, не заплакал о судьбе человечества, но во мне проснулось сострадание. И не только оно. Пугала мысль о том, что человек может другому предназначить такую судьбу. И это происходило не в древние времена, а всего несколько десятилетий назад. Но эта же мысль и вдохновляла. Сняла шоры с глаз. Я осознал, что люди совсем не такие, какими хотят себя видеть. Осознал, что в нас дремлет что-то сильное, опасное, что в любую минуту может вырваться наружу.
А может, просто нацисты были злыми?
Не только они. Лагеря смерти просто демонстрируют нам механизм. Это свежая рана, и она влияет на наши взгляды. Еще живы люди, пережившие это. Но жестокость сидит в человеке испокон веков. На протяжении сотни, двухсот тысяч лет. И, наверное, будет сидеть и много тысяч лет после нашей смерти. Изменяется только технология убийства, способы причинения боли и страданий. Так о человеке нам рассказывает история. Вот что я увидел в Освенциме.
И в тебе живет садист и убийца?
Они живут в каждом из нас. Я вдруг вспомнил один эпизод из телепередачи. Только не спрашивай какой, не скажу сейчас. Может, я немного приукрашу, но именно так эта картинка возникает в моей голове. Пожилой человек, прошедший концентрационный лагерь, встретился с группой политиков. Все красивые, молодые, одеты с иголочки. Все уважительно себя с ним ведут, выражают симпатию, а он, по всему видно, в своих мыслях задается вопросом: «А кем бы ты был в лагере? На чью сторону встал бы?»
А на чью сторону встал бы ты?
Я не знаю. Мы говорим о реальных событиях, не вымышленных. Пример из жизни. Довольно тривиальная проблема. Когда я лежал в больнице, мне хотелось, чтобы Дорота посвящала мне больше времени, была со мной не только физически, но и эмоционально, поддерживала меня. Я утверждал, что если бы она была больна, я сидел бы с ней все время. «Ты не знаешь, о чем говоришь», — так она отвечала. Я не понимал ответа. Сейчас я знаю, что она была права. Мы щедро разбрасываемся словами, бросаем их на ветер. И дело даже не в том, что мы сами в них не верим. Напротив, мы абсолютно уверены, что поступили бы именно так, а не иначе. Однако, когда мы сталкиваемся с определенной ситуацией, все наши намерения исчезают. Сейчас, когда я прихожу в больницу навестить знакомых, — а есть такие, кто болен так же серьезно, как и я, — меня хватает на несколько десятков минут. Я хочу быть с ними. Хочу им помогать, говорить с ними, давать надежду на завтрашний день, но больницы — место, откуда хочется сбежать. Когда я был болен, все представлялось по-другому. Я не знал, что буду чувствовать сейчас. Так что не спрашивайте, что бы я сделал, если бы попал в лагерь смерти. Я не отвечу на этот вопрос.