— Чего, племянничек, уже и не встаёт? Поистаскался, бедненький. Беречь себя надо. А то раз — и п-ш-ш…
Она старательно строила из себя «весёлую дурочку».
«Чем старательнее женщина изображает дуру, тем более злобной стервой она является» — международная мужская мудрость.
— И не говори. Такая жизнь пошла — никакой радости. Ты чего шею замотала?
— А… ошейник твой. В парилке жарко — печь начинает. Это, стало быть, будет моё второе желание. А с первым ты меня обманул. Изяслав-то ушёл, поговорить с ним — не дал. Нехорошо, племянничек, тётушку обманывать. Как же так? Ай-яй-яй. Клялся-божился…
— Ну-ну. Не торопись. Сними-ка тряпку. Мда… Так я и думал. Иди-ка сюда, к окошку.
— Да чего там? Ой, больно!
— Чирей. Шею надо чаще мыть. Ложись-ка на лавку.
Приветливо, как родному, по-улыбавшись вошедшему в парилку голому Сухану, Софочка, отнюдь не смущаясь своей наготы, немного стриптизнула, увлекательно покачав верхом и покрутив низом, улеглась животом на лавку, свободно раскинулась, старательно изображая полноту неги на довольно узкой и короткой лавочке, поёрзала, и томно спросила:
— Ну. И чего теперь будет? А, мальчики?
— Лечить тебя буду. Дай-ка ручки. И вторую.
Неторопливо свёл кисти её рук под лавкой, так, чтобы ножки не позволили вывести их вперёд, защёлкнул наручники. Она не сразу среагировала, я успел накинуть браслет второй пары на её лодыжку.
Тут до неё дошло, она возмутилась, задёргалась, заорала:
— Э… ты чего? Ты чего делаешь?! А ну прекрати! А ну отстегни немедля! Ванька! Хам! Дурень! Подлюка! Отпусти! Подонок! Гадина! Не смей! Сволота! Каин!
Пришлось дёрнуть, приложить силу. И вторая пара браслетов аналогичным образом ограничила свободу движения её ног.
Софочка бесновалась. Она рвалась во все стороны сразу, подобно пойманной волчице, материлась, как пристанская шлюха в подпитии, била пятками в ножку лавки, как кобыла с букетом шиповника под хвостом, и проклинала меня с богатством образов, свойственных профессиональному экзорцисту.
От наигранных неги с истомой мгновенно не осталось и следа — передо мной был громко матерящийся отбойный молоток с немалыми габаритами и повышенным давлением в шланге.
Факеншит! Разнесёт же всё в куски! Как ту асфальтовую мостовую.
Мне удалось ухватить её за ошейник, оттянуть назад голову, пережав дыхание, и, когда она в очередной раз попыталась набрать воздуха, чтобы подробно описать мои грядущие переживания в ходе исполняемого с особой жестокостью и цинизмом сексуального действа вилами бесов на сковородках преисподней, всунуть в распахнутое хайло мочалку.