— Признайся, тварь, ты же только сейчас понял, кого сотворил?! — Я расхохотался, чувствуя, как оно выходит наружу. Как оно, наконец, вырывается из этого проклятого заточения. И я не делал попытки остановить его. Моё безумие. Настало его время. Оно победило. Оно смаковало вкус победы… провонявший поражением.
— Ты, сука, — размах, и Эйбель разевает рот в беззвучном крике, а я снова смеюсь, шаря рукой в его теле, — ты же только сейчас понял, что создал не идеальный объект…Великий учёный Альберт Эйбель, — рывком выдернул руку вместе с частью его внутренностей, — ты методично создавал собственного убийцу. Видишь, как я потрошу тебя, Доктор? Как ты потрошил ее!
Показал ему окровавленный клубок кишок и отшвырнул в сторону. Он бился в моих руках, не желая сдаваться, с надеждой глядя на дверь. Но мне было наплевать…Потому что, даже если бы сейчас кто — то и вошёл, я всё равно успею сделать своё. А после…после уже ничего не имело значения. Для меня больше ничего не имело значения. Только не в том мире, где больше не будет её глаз и улыбки. Только не в том мире, где жертва может любить своего убийцу больше собственной жизни. Но сейчас я не думал. Я не обращал внимания на его слова, произнесённые раньше. На то, что они яркими картинами вспыхивали в мозгу. Я их видел. Будь оно всё проклято. Я видел всё, что он рассказывал. У меня перед глазами проносилась вся её жизнь. И её чувства. И я никогда не ненавидел её больше, чем в эти мгновения. Никогда. Даже когда, вонзал нож в её сердце. Потому что она, блядь, она смолчала…в очередной раз. Ушла, оставив меня наедине с моей ненавистью к ней. И к себе. Но это всё потом. Потом я обязательно поговорю с ней. Я найду её тело…нет, её прах. Если не здесь, на Земле, то там. В том самом нашем Аду. Но это всё после. Потому что сейчас я видел перед собой только скривившегося в дикой агонии мучений Доктора и слышал его сердце. Его сердце стучало в бешеном ритме страха, искушая, призывая утолить вековой голод. Поставить последнюю точку в том журнале, что он вёл.
Я склонился к его лицу, впитывая в себя его ужас, смешанный с запахом отчаяния. И больше всего на свете сейчас я жалел о том, что он не увидит того, что я сделаю.
— Есть такая легенда, Доктор, — это ни с чем не сравнимое удовольствие — разрывать его грудь когтями, сжимать его сердце собственными пальцами, чувствуя, как оно трепыхается в моей ладони, — что съевший сердце своего заклятого врага, получает всю его силу… — сжал руку сильнее, и его глаза начали закатываться, он обессилено упал на колени передо мной. — Но мне не нужна сила такой трусливой мрази, как ты, Эйбель. — Я склонился над ним, наблюдая, как он всё же из последних сил пытается держать глаза открытыми. — Я просто хочу сожрать твоё сердце. Ты, знаменитый Доктор, сам Альберт Эйбель, — безумие рассмеялось, вступая в свои полные права, — ты станешь всего лишь ужином ублюдка Носферату. Ничтожного. Ублюдка. Носферату!