Нет. Эта боль шла изнутри. С каждым его словом. Вскинул голову, ловя его взгляд, отказываясь верить… И понимая, что лечу в пропасть, потому что в его глазах царила ненависть. Она заполнила собой всё пространство. Потому что сукин сын не лгал. ОН. МАТЬ. ЕГО. НЕ. ЛГАЛ. Он добивал меня проклятой правдой. И это не просто жестоко — это лютая жестокость, мать его. Лучше бы он свежевал меня до мяса, до костей. Только заткнулся!
— За то, что вырезал из нее эту падаль, которая ее убивала на живую, а она орала и звала тебя, мразь!
Он плевался словами, а я извивался на цепях, чувствуя, как каждое слово проникает ядом в вены…Потому что она…Она молчала. Будь ты проклята, Виктория Эйбель. И я вместе с тобой. Какого хрена ты молчала?!
И я слушал, слушал его слова, но перед собой видел лишь старый шрам на молочной коже…Тот самый шрам…И та боль. Та самая… её боль. Падаль…Мой ребенок…Дёрнулся на цепях. Уже не чувствуя металла на запястьях…Мой…Ребенок…Оно становилось красным. Лицо Доктора. Как и всё пространство вокруг…Из него исчезали звуки…запахи…Только Смерть. Её невыносимая вонь. Она, наконец, пришла. Я чувствовал её. Я вдыхал её, неотрывно глядя на Доктора. Я ждал…
— А ты знал, мразь, что она была беременна? А? Знал?
Знал, что твой ублюдок убивал ее, и, когда я его вырезал, он был еще жив, и она умоляла меня спасти его? Знал?
Я молча ждал…Он мне нужен. Этот знак. Щелчок. Этот выстрел. Скажи Эйбель…Произнеси эти слова. И он сказал. Он, мать его, их произнёс!
— Ради гребаного Носферату. Чтоб, ты сука, жил. Не ради отца. Знала, что ты, животное, убьешь ее, и все равно осталась с тобой, когда я все устроил для побега. Из — за тебя. Ты ее убил. Она любила, а ты убил!
И я зарычал, подаваясь вперёд, слыша, как разрывает уши не выстрел, а оглушительный взрыв, чувствуя, как впивается в тело металл. С лязгом падали на землю звенья цепи, освобождая, признавая своё поражение.
Вскинул руку вперёд и схватил Доктора за горло, удовлетворённо оскалившись, когда он начал беспомощно отбиваться, хватаясь руками за моё запястье. Грёбаный ублюдок не знал, что я не разжал бы руку, даже если бы её мне сейчас отрезали.
Открыл рот в попытке заорать, но не успел. Всего одно движение, отточенное долгими годами, и грозный Доктор мычит в немой истерике боли, пока его язык чёрным пятном падает на окровавленный пол, вырванный мною в одно мгновение. В его горле булькает кровь, а я слизываю ее с него, поднимая окровавленное лицо, давая ему полюбоваться, как мне, мать его, вкусно жрать его живьем.
Протащил ублюдка к самой дальней стене, впечатывая в неё спиной. Я бил его кулаками, вдыхая в себя аромат его крови, наслаждаясь хрустом сломанных костей. Пряный аромат ЕГО крови. Вонзиться клыками в его плоть…Разорвать его на части. Растерзать. Дьявол. Как же я хотел его растерзать. На куски, на ошметки, но я смотрел в его глаза, и видел в них лютый ужас. Испугался, подонок? Да. Это я — Смерть. Твоя Смерть!