– Выступаем! Собирайся! – торопит начальство.
Мы выходим, строимся, а старички наши «по-походному» переворачивают котелки с нескипевшим чаем и, ругаясь, идут дальше. Часов в 5 вечера подошли к Таганрогу. Я ног не чувствую. Страшно устал. Как-нибудь, думаю, до Таганрога дотянуть, а дальше сил нет. Иду голодный. Утром, как поел перепечки в Киреево, больше ничего не ел. Дорогой только и представляется, как бы дома ел пирожки с печенкой и маслом или еще что-нибудь. А слюни бегут, жрать хочется и устал. Говорят, больше 40 верст сделали. Уже виден Таганрог и вдали полоска моря. Скоро, скоро придем. Много отсталых, другие садятся на дороге – не могут идти. Подводы переполнены, каждый стремится уцепиться на подводу. Но что такое? Колонна наша сворачивает влево, Таганрог остается вправо. Неужели не пойдем в Таганрог, еще дальше идти? Надежда рушится, и силы падают. Нет уже сил идти.
– Таганрог занят местными большевиками! – проносится в рядах. – В Таганроге восстание.
Колонна идет быстро, быстро огибаем злополучный город. Проходим лиман Миусс и село Новониколаевку. Может быть, здесь остановимся, но нет, голова колонны уже выходит из села быстро, быстро. Половина роты разбежалась по хатам и назад уже не вернулась. Часов в 8 вечера пришли в село Мокрый Чалтурь – армянское село. Армяне встретили неприветливо. Дома у них хорошие, большие, но не пускают внутрь. «Тиф! Тиф!» – заявляют. Вертимся на улице. Грязь, слякоть. Кто где прислонился, там и заснул, наконец объявили, что дальше мы поедем, из Ростова пригнали извозчиков, мы сели человек по 5–6 на фаэтон и поехали, как приятно после такой дороги. Я прислонился к Тихому и, едва не пуская из рук винтовки, дремлю. Нас везет старик-извозчик с мальчишкой лет восьми в бабьей кофте.
– Чижело жить, – заявляет старик, после того как мы проехали с версту, – внучка у меня маленький, – кивает он на мальчика, – сынов – бросить не на кого, гонят, иди в наряд, нужно брать и его с собой, может, уйдешь на неделю, ножки закутай! – поправляет он кофту мальчика.
– А сын-то твой помер? – спрашивает кто-то.
– Какое помер, убили, набилизовали и убили…
– Кто мобилизовал?
– Добровольцы… Набилизовали и убили на Маныче…
В темноте показались строения. Станица Гниловская. Остановились у богатой казачки. Но без денег ничего не отпускает. Принесли соломы – и спать, вот отмахали сегодня.
25 декабря. Рождество Христово. Великий праздник. Что-то делается дома? Жутко. Там ведь красные. Праздник встретили плохо. В 12 верстах позиции, бьются дроздовцы[27]. Целый день грохочут пушки. Стонет от гула земля. Красные во что бы то ни стало к празднику хотят взять Ростов. Пишу дневник, сидя за столом. Тихий притащил кувшин молока. Пьем, значит, чай. Говорят, завтра выступаем. Что-то красные не на шутку взялись, у нас от гула дрожат стекла и вся хата. Как бы ночью не выступили. Здесь красивое место. Донские казаки все рыболовы. У каждого в сенях куча вяленой рыбы.